Стремительному продвижению гитлеровцев вглубь СССР во многом способствовала эффективная служба оперативной разведки

Для увеличения - нажмите на картинку

Немецкая авиация захватила господство в воздухе уже в первые дни войны. Упреждающие удары по советским аэродромам вывели из строя тысячи советских истребителей, бомбардировщиков, штурмовиков. Были нарушены коммуникации, сожжены склады боеприпасов. Управление войсками было дезорганизовано. Ведущие отчаянные бои части Красной армии, оказавшись без прикрытия с воздуха, несли огромные потери.

За первую неделю войны на земле и в воздухе было уничтожено около 6000 советских самолетов. Во второй день войны потери ВВС РККА составили 600 самолетов, потери люфтваффе - 12 самолетов. От такой статистики застрелился один из руководителей ВВС Красной Армии генерал-лейтенант Копец.

Стремительному продвижению гитлеровцев вглубь СССР во многом способствовала эффективная служба оперативной разведки. В том числе – авиационной, ключевым элементом которой были самолеты-разведчики- Hs 126 и Fw-189 - знаменитые «рамы». Отслеживая передвижения советских войск, они наводили на цель эскадрильи бомбардировщиков, вели аэросъемку, обеспечивали связь, корректировали огонь артиллерии.

«Фокке - Вульфы» 189-серии начали разрабатываться в феврале 1937 года Они должны были заменить ближний разведчик Hs 126 («Хеншель»). Разведчик имел асимметричное расположение кабины пилотов: на правом крыле. Двигатель размещался в носовой части центроплана.

Первый самолет головной серии был готов в начале 1940 г. Машина вооружалась двумя пулеметами MG17 в корневой части крыла и переносным пулеметом MG15 для защиты задней полусферы. На самолете монтировались 4 бомбодержателя по 50 кг. Разведоборудование состояло из одной фотокамеры. Войсковые испытания начались осенью 1940 г., а на фронт машины стали поступать уже после нападения на СССР. Первой частью, получившей FW 189A, стал 2-й отряд 11-й разведгруппы.

В дальнейшем самолет состоял на вооружении почти всех разведгрупп малой дальности. Отличный обзор из кабины и хорошая маневренность как нельзя лучше соответствовали его предназначению. Правда, на Восточном фронте FW 189 освоил еще одну специальность. Несколько машин были переданы в 1 отряд 100 ночной истребительной эскадры. Отряд назывался «Железнодорожный ночной охотник» и предназначался для борьбы с советскими ПО-2, досаждавшими железнодорожным перевозкам немцев.

Зимнее наступление Красной Армии 1941 года привело к тяжелым потерям в личном составе, люфтваффе стало ощущать нехватку подготовленных экипажей и самолетов, по этой причине ряд разведывательных подразделений были расформированы. Вновь созданные Nahauflklarungs-gruppen состояли из трех эскадрилий (на практике очень немногие группы действительно имели в своем составе три стаффеля).

В декабре 1941 г. 9-я немецкая армия под ударами соединений генерала Конева оставила Калинин. В условиях суровой зимы подготовка самолетов к полетам вызывало множество сложностей. В разведывательных подразделениях люфтваффе ощущалась нехватка запасных частей, топлива, людей. Эти проблемы вызвали очередную реорганизацию, в ходе которой опять уменьшилось количество отдельных эскадрилий, теперь в боевых частях преобладали самолеты Fw-189A-l (позже -Fw-189A-2).

Как пишут немецкие военные историки, полеты на ближнюю разведку на Восточном фронте становились все опаснее и опаснее. В некоторых подразделениях экипажи разведчиков урезали до одного человека, многих наблюдателей пришлось направить на краткосрочные курсы пилотов. Летная подготовка вчерашних наблюдателей была явно недостаточной - потери продолжали расти. По этой причине новички успевали выполнить всего один-два боевых вылета прежде, чем их сбивали.

Предпринятое в мае 1942 года наступление вермахта в районе Харькова временно остановило натиск Красной Армии на южном участке Восточного фронта. Немцы получили передышку, за время которой сумели восполнить потери в людях и технике. Разведчики Fw-189 продемонстрировали в отдельных случаях высокую боевую живучесть.

19 мая 1942 года два истребителя МиГ-3 атаковали немецкий разведчик над Таманским полуостровом. Советские истребители повредили левый двигатель «рамы», вывели из строя все оборонительное вооружение, тем не менее, разведчик сумел приземлиться на передовом аэродроме. При посадке подломилась левая основная опора шасси и была смята левая плоскость крыла, но самолет в короткий срок отремонтировали, заменив мотор, опору шасси и плоскость крыла.

В сентябре 1942 года на Восточном фронте имелось 174 разведчика Fw-189.

Ожесточенные бои за Сталинград в конце лета 1942 года вновь поставили на повестку дня вопрос об исключительно высоких потерях в вооруженных силах Германии. Очень сильно пострадали разведывательные подразделения люфтваффе. 18 сентября «рама» под прикрытием четырех истребителей Bf.109 занималась корректировкой стрельбы артиллерии, когда группу немецких самолетов атаковали советские истребители. Первым повредил «раму» Иван Балюк, добил разведчика командир группы советских истребителей Михайлик. Fw-189 завалился на левое крыло, после чего рухнул на землю Экипаж самолета погиб.

Еще один двухбалочный разведчик советские летчики сбили на следующий день, 19 сентября. В битве за Сталинград потери разведывательных подразделений люфтваффе в людях и технике в среднем составили 25%. Командованию люфтваффе в очередной раз пришлось проводить реорганизацию.

В ходе контрнаступления Красной Армии на передовых аэродромах немцы бросили небоеспособные «рамы», но уцелевшие самолеты продолжали помогать окруженной 6-й армии генерала Паулюса.

17 декабря в очередной раз отличился летчик-истребитель Михайлик в тяжелом поединке, сбивший «раму» («P2+BV»). В этот же день в районе Давыдовки корректировал стрельбу артиллерии разведчик Fw-189 из NAG-16. Разведчик сопровождали истребители Bf. 109. Немецкие самолеты атаковала советская пара: командир Иван Максименко, ведомый - Чумбарев. Чумбарев впустую израсходовал весь боекомплект, после чего таранил раму, отрубив воздушным винтом своего истребителя одну хвостовую балку Fw-189. Экипаж разведчика - обер-фельдфебель Майер, унтер-офицер Шмидт и ефрейтор Сова - не смогли покинуть падавший самолет.

К началу февраля 1943 года люфтваффе потеряли на Восточном фронте почти пять сотен самолетов и почти тысячу человек летного состава. Ближнеразведывательные подразделения лишились примерно 150 самолетов, в основном - Fw-189.

Разгром под Сталинградом положил начало отступлению вермахта на всем советско-германском фронте. Отступление вызвало очередную реорганизацию подразделений ближней авиационной разведки, имевших на вооружении самолеты Fw-189.

Активность подразделений ближней авиационной разведки люфтваффе шла на убыль, в то время как активность советских истребителей росла, а точность и плотность огня зенитной артиллерии усиливалась. Все чаще экипажам немецких разведчиков приходилось вступать в воздушные бои; в 1943 году в среднем на 90 боевых вылетов Fw-189 приходилась одна сбитая огнем с земли «рама».

С мая 1943 г. самолеты Fw-189 стали привлекать для борьбы с партизанами.В начале июля немецкие войска начали последнее за войну стратегическое наступление на Восточном фронте - операцию «Цитадель». Разведчики пытались отслеживать перемещения советских войск. В боях над Курской дугой отличились летчики вооруженной истребителями Як-1 эскадрильи «Нормандия» вооруженных сил Свободной Франции. Пилоты Лефевр и ла Пуап атаковали и сбили один Fw-189, второй разведчик на счет эскадрильи записали Литольф и Кастелен, третий - Марсель Альбер и Альберт Прециоси.

12 июля в контрнаступления из района Курска перешли войска Красной Армии. Разведчики Fw-189 вскрыли дислокацию советских соединений, однако у немцев не имелось резервов, чтобы заткнуть все дыры в своей обороны. Через два дня после начала контрнаступления Красная Армия освободила от немецко-фашистских захватчиков города Орел и Белгород.

Большой проблемой для экипажей разведчиков стали новейшие советские истребители Ла-5 по силуэту очень похожие на Fw-190. Теперь «рамы» старались пересекать линию фронта на предельно малой высоте, но все равно численное превосходство советских истребителей наряду с усилением средств ПВО сухопутных войск поставили точку в успешной деятельности разведчиков. Особенно туго немецким истребителям, сопровождавшим Fw-189, пришлось после появления на фронте самолетов Як-3, на малых высотах имевших абсолютное превосходство над любым истребителем люфтваффе. Советские летчики относились к Fw-189 с уважением. Летчик-истребитель А. Семенов в своих воспоминаниях писал:

- «Рама», корректируя огонь артиллерии, сильно досаждала нашим наземным войскам. Самолет этого типа представлял собой сложную цель для летчиков истребителей. Сбить «раму» - не простая задача, даже более сложная, чем сбить истребитель Bf.109 или бомбардировщик Ju-88.

Похоже отзывался о немецких Fw-189 и знаменитый ас Александр Покрышкин, считавший сбитую «раму» самым объективным показателем мастерства летчика-истребителя.

Ближе к концу войны самолеты Fw-189 стали привлекаться к выполнению ночных разведывательных полетов, для чего на некоторых машинах устанавливалось специальное оборудование. Чаще всего, «рамы» вели визуальную разведку.

С лета 1944 г. самолеты Fw-189 использовать для решения задач тактической авиационной поддержки уже не представлялось возможным, так как «рамы» стали наиболее приоритетной целью для истребителей ВВС Красной Армии. В отдельных случаях Fw-189 привлекались к ведению психологической войны -разбрасыванию листовок. Существует легенда о том, что якобы в ходе одного из таких вылетов экипаж «рамы» сбил советский истребитель... листовками. «Рама» высыпала бумажный груз перед носом советского самолета, пилот потерял пространственную ориентировку и не справился с управлением; истребитель разбился.

Вильгельм Йонен

Ночные эскадрильи люфтваффе. Записки немецкого летчика

Первая ночная победа

9 апреля 1940 года в 5.15 утра немецкие войска вторглись в Данию и Норвегию. Гитлер решил опередить британцев и обезопасить северный фланг, и потому эскадрильи люфтваффе, дислоцированные в Дании, получили приказ прикрыть передвижение войск, предназначенных для вторжения в Норвегию. Британцы пытались сорвать эту операцию непрерывными круглосуточными авианалетами.

Майор Фальк командовал крылом знаменитых истребителей «Мессершмитт-110», базировавшихся в Ольборге. Эти высокоскоростные маневренные истребители, оснащенные двумя моторами фирмы «Даймлер-Бенц», господствовали в воздушном пространстве Европы вплоть до английского побережья. В дневных боях истребители «Ме-110» успешно сражались над Ла-Маншем со скоростными британскими бомбардировщиками «веллингтон» и «бристол-бленхейм»; однако британцы атаковали важные военные объекты в Дании не только днем, но и ночью. В ночных рейдах над Северным морем они продемонстрировали такое мастерство, что руководители люфтваффе не могли не принимать их всерьез. Что можно было противопоставить этим ночным налетам? Как часто случалось во Второй мировой войне, пилоты сами проявили инициативу. Майор Фальк отобрал лучших летчиков-асов и предложил им светлыми лунными ночами сбивать британские бомбардировщики, пойманные в лучи прожекторов. До тех пор истребители никогда не летали по ночам, но энергичный майор Фальк с жаром принялся за воплощение своей идеи: перевести лучших пилотов на ночные полеты.

Как-то светлой ночью после короткого периода тренировок, когда обер-лейтенант Штрайб и лейтенант Мёлдерс уже были готовы поднять самолеты в воздух, «Флуко» сообщил о нескольких бомбардировщиках, без сопровождения приближающихся со стороны Северного моря. Летчики всего крыла истребителей с волнением ожидали результатов полета двух «Ме-110». Обер-лейтенант Штрайб первым подрулил к стартовому зеленому фонарю, развернулся против ветра и стал прогревать двигатели. Взревели моторы, и головная машина пронеслась по взлетной полосе, оторвалась от земли перед красными огнями, обозначающими границы аэродрома, и исчезла в темноте. Мёлдерс взлетел через несколько секунд. Самолеты набрали высоту и полетели к зоне действия прожекторов.

Казалось, все идет отлично, и выполнение задания не заняло много времени. Британцы развернулись к дому, а майор Фальк отдал приказ включить аэродромные огни, чтобы пилоты легче нашли взлетную полосу. Наконец вдали послышался мирный монотонный гул моторов. Возвращаются! Оба самолета аккуратно вышли из планирования в горизонтальный полет и идеально приземлились около зеленого фонаря.

Штрайб и Мёлдерс кратко отчитались о полете; ночной подвиг не произвел на них особого впечатления. Штрайб, впоследствии признанный «отец» ночных полетов, счел, что из-за плохой видимости слишком мало шансов на ночные победы. Экипажи также казались разочарованными.

Однако Мёлдерс не был настроен так пессимистично. «Я подтверждаю донесение Штрайба о плохой видимости, - сказал он. - Я испытал то же самое, но потом мне пришло в голову забраться повыше: до 7500–9000, потом до 11 000 футов. Выше 10 000 футов темная пелена рассеялась. Только звездное небо и фантастическая видимость. Я без труда ориентировался, так как горизонт был абсолютно свободен». Лицо майора Фалька просветлело. Он похлопал офицеров по спине и повел в свой кабинет составлять отчет о первом ночном полете.

Экипажи крыла Фалька начали интенсивные тренировки слепого полета - полета по приборам. Вначале особого энтузиазма не наблюдалось. Летчикам не нравилось, что их снимают с дневных полетов; они просили освободить их от тренировок, так как считали, что не соответствуют требованиям, предъявляемым к ночному пилотированию. Как раз в тот момент поступило распоряжение Высшего командования, сыгравшее решающую роль:

«Принимая во внимание перспективу ночных полетов, крыло майора Фалька направляется в Гютерсло для подготовки». Жребий был брошен. Через несколько недель пилоты «мессершмиттов» овладевали техникой слепого полета на машинах, оборудованных специально для этой цели. Поскольку радаров у нас еще не было, обнаружение вражеских самолетов оставалось делом случая: повезет - не повезет.

Вскоре это новое подразделение люфтваффе получило мощный стимул. 20 июля над Руром появилась эскадрилья британских бомбардировщиков. Прежде зенитной артиллерии удавалось сбивать отдельные вражеские бомбардировщики, сейчас впервые к выполнению боевой задачи по защите родной земли присоединились ночные истребители. Лунный свет струился сквозь рыхлые облака, повисшие на высоте в 6000 футов, и обер-лейтенант Штрайб, подняв самолет выше облачной гряды, направился к сектору зенитного огня. В пересечении прожекторных лучей, метавшихся в поисках врага, он заметил свою добычу - бомбардировщик «армстронг-уитли», стремительно пронесшийся по ночному небу. Штрайб на полной скорости бросился на врага и, выполнив вираж, нацелился нa хвост. Темная тень в прицеле увеличилась, и Штрайб дал длинную очередь по бензобаку. Раздался взрыв, бомбардировщик вспыхнул и вошел в штопор. Этот первый во Второй мировой войне самолет, сбитый ночным истребителем 20 июля 1940 года в 2 часа 15 минут, положил начало жестоким ночным воздушным сражениям между Англией и Германией.

Два дня спустя, 22 июля, Штрайб сбил второй вражеский самолет - «Уитли-V». 30 августа он записал на свой счет третью победу, а на следующую ночь и четвертую; оба сбитых самолета были «виккерсами-веллингтонами». Имя обер-лейтенанта Штрайба появилось в официальных сводках вермахта, в это время экипажи эскадрильи гауптмана Радуша - обер-лейтенантов Эле-Гризе, Вандама-Фенцке и фельдфебеля Гилднера-Коллака одержали свои первые ночные победы.

30 сентября 1940 года было принято решение придать ночным полетам широкий размах. В ту ночь Штрайб за сорок минут сбил три «Веллингтона», за что был награжден Рыцарским крестом. Майору Фальку поручили создать группу ночных истребителей и назначили его ее первым командиром. На этот раз он решил провести кампанию по вербовке в ночные пилоты-истребители и с этой целью приехал в училище летчиков-истребителей в Мюнхене-Шлейсгейме. Майор Фальк владел даром убеждения. Я, свежеиспеченный лейтенант, поверил ему и, подумав, решил стать ночным летчиком-истребителем.

10 мая 1941 года мы, кандидаты в ночные летчики-истребители, прибыли в Штутгарт-Эхтердинген. Изумительная майская ночь раскинулась над Швабией. Летное поле было ярко освещено; все преграды отмечены красными фонарями, взлетные и посадочные полосы окаймлены ограничительными огнями. Красные, зеленые и белые навигационные огни учебных самолетов светлячками мигали в ночном небе. В казармах царила тишина, видимо, все экипажи были в воздухе. Мы наслаждались теплой весенней ночью и думали о нашей новой профессии, когда вдруг пронзительный свист рассек воздух. На землю с высоты 6000 футов упало что-то вроде кометы. Я затаил дыхание. Жуткий грохот и яркая вспышка, взорвались снаряды, вспыхнули тысячи галлонов горючего, стало светло как днем. Хорошее начало, подумал я. Если так будет продолжаться, то, когда придет наша очередь, надо будет скрестить пальцы на удачу. В несколько подавленном состоянии мы, неоперившиеся юнцы, отправились спать.

Эта книга - жестокие и циничные откровения профессионального убийцы, прошедшего через самые страшные сражения Второй мировой войны, знающего подлинную цену солдатской жизни на передовой, сто раз видевшего смерть через оптический прицел своей снайперской винтовки. После Польского похода 1939 года, где Гюнтер Бауэр проявил себя как исключительно меткий стрелок, он был переведен в элитные парашютные войска Люфтваффе, превратившись из простого Feldgrau (пехотинца) в профессионального Scharfschutze (снайпера), и в первые часы Французской кампании, в составе…

Обратный билет. Воспоминания о немецком летчике,… Фриц Вентцель

В книге рассказывается о жизни бывших немецких офицеров в лагерях для военнопленных, расположенных в Англии и Канаде. Главный герой – Франц фон Верра прославился как единственный немецкий военнопленный, сумевший дважды бежать из плена: английского и канадского. Удивительную историю его побегов рассказывает Фриц Вентцель, лично знавший фон Верру.

Последнее сражение. Воспоминания немецкого… Петер Хенн

Петер Хенн, летчик-истребитель из 51-й истребительной эскадры «Мельдерс», а затем командир эскадрильи из 4-й эскадры непосредственной поддержки войск на поле боя, рассказывает о воздушных сражениях последних лет Второй мировой войны. Его бросили в бой в 1943 году, когда неудачи Гитлера начинали становиться все более серьезными. Хенн воевал в Италии, участвовал в воздушных схватках во Франции после высадки союзников и закончил войну в Чехословакии, попав в плен к русским.

Ночные эскадрильи люфтваффе. Записки немецкого… Вильгельм Йонен

Автор, пилот «мессершмитта», воевавший на Западном фронте, рассказывает об опыте нового подразделения люфтваффе - ночных истребителях В книге ярко и образно повествуется о преданности пилотов своей нелегкой профессии, о воздушных дуэлях под звездами, описываются особые условия ночных полетов.

ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ. НЕМЕЦКИЕ ИСТРЕБИТЕЛИ… Адольф Галланд

Воспоминания Адольфа Галланда. командующего истребительной авиацией люфтваффе с 1941-го по 1945 год, воссоздают достоверную картину боевых действий на Западном фронте. Автор анализирует состояние авиации воюющих сторон, делится профессиональными суждениями о технических качествах известных типов самолетов, стратегических и тактических просчетах в ходе военной кампании. Книга одного из самых талантливых немецких летчиков существенно дополняет представление о роли истребительной авиации во Второй мировой войне.

Люфтваффе. Военно-воздушные силы Третьего… Константин Залесский

Созданные практически с нуля люфтваффе стали самыми результативны – ми ВВС периода Второй мировой войны, а огромный летный опыт, развитая инициатива, блестящая подготовка сделали немецких асов (или, правильнее, экспертов) лучшими летчиками мира. Но в 1943 году произошел перелом, и уже лучшие асы из лучших не могли исправить положение. И вот результат: при том что на счету немецких летчиков были все мыслимые и немыслимые рекорды, люфтваффе потерпело сокрушительное поражение. Господство в воздухе перешло к авиации союзников – после этого военный…

Асы и пропаганда. Дутые победы Люфтваффе Юрий Мухин

Пропаганда всегда являлась главнейшим родом войск, а поскольку важнейшим элементом полководческого мастерства является хитрость и обман, то ложь в пропаганде естественна. Но ложь является очень опасным оружием: если тот, кому лгут, начинает понимать, что его обманывают, то пропаганда может оказать прямо противоположное действие. В книге исследуется, как гитлеровская ложь о невероятных достижениях немецких летчиков-истребителей в конце концов парализовала самих этих летчиков. Для широкого круга любителей истории.

"Мессершмитты" над Сицилией. Йоханнес Штейнхоф

Резерв высоты Николай Скоморохов

Аннотация издательства: Автор, известный советский ас, маршал авиации, заслуженный военный летчик СССР, доктор военных наук, профессор. Его перу принадлежат несколько произведений: «Боем живет истребитель», «Служение Отчизне», «Резерв высоты», «Предел риска» и другие. В романе «Резерв высоты», главы из которого мы начинаем печатать, просматриваются три сюжетные линии. Единым замыслом связаны русский резидент Альберт, внедренный в логово потенциального врага еще в начале XX века и выполняющий со своими помощниками (ближайшим другом Аптекарем,…

Танки ленд-лиза в бою Михаил Барятинский

Ленд-лиз остаётся одной из самых спорных и политизированных проблем отечественной истории со времён советского агитпропа, который десятилетиями замалчивал либо прямо фальсифицировал подлинные масштабы и роль помощи союзников: даже в мемуарах наши лётчики и танкисты зачастую «пересаживались» с «импортной» на отечественную технику Причём больше всего не повезло именно ленд-лизовским танкам, незаслуженно ославленным как жалкие «керосинки» с «картонной» бронёй и убогими «пукалками» вместо орудий. Да, лёгкий американский Стюарт по понятным…

Солдат трех армий Бруно Винцер

Мемуары немецкого офицера, в которых автор рассказывает о своей службе в рейхсвере, гитлеровском вермахте и бундесвере. В 1960 году Бруно Винцер, штабс-офицер бундесвера, тайно покинул Западную Германию и перешел в Германскую Демократическую Республику, где издал эту книгу - историю своей жизни.

«Мессершмитты» над Сицилией. Поражение люфтваффе… Йоханнес Штейнхоф

Йоханнес Штейнхоф, знаменитый немецкий летчик-истребитель, рассказывает об операции «Хаски», когда британские и американские военно-воздушные силы непрерывно бомбили немецкие и итальянские аэродромы на Сицилии. Под давлением превосходящих сил союзников потери люфтваффе приобрели невосполнимый характер. Для опытных пилотов, ветеранов боев в Западной Европе и России, смерть была почти неизбежной, еще меньше шансов выжить оставалось у молодых летчиков, но приказа об отступлении не поступало. Штейнхоф в своих воспоминаниях передает весь трагизм…

Последнее наступление Гитлера. Разгром танковой… Андрей Васильченко

В начале 1945 года Гитлер предпринял последнюю попытку переломить ход войны и избежать окончательной катастрофы на Восточном фронте, приказав провести в Западной Венгрии крупномасштабное наступление с целью выбить части Красной Армии за Дунай, стабилизировать линию фронта и удержать венгерские нефтяные прииски. К началу марта германское командование сосредоточило в районе озера Балатон практически всю броневую элиту Третьего Рейха: танковые дивизии СС «Лейбштандарт», «Рейх», «Мертвая голова», «Викинг», «Гогенштауфен» и др. - в общей сложности…

Я дрался на «Аэрокобре» Евгений Мариинский

Герой Советского Союза Евгений Мариинский - летчик-ас, в составе 129-го ГвИАП совершил 210 боевых вылетов. На своей «Аэрокобре» под номером четыре он шестьдесят раз вступал в бой с бомбардировщиками и истребителями противника, сбил двадцать самолетов врага, но и сам несколько раз был сбит. Полные драматизма воздушные бои, требующие от летчика концентрации всех навыков, опыта, воли, вынужденные посадки и полеты в сложных метеоусловиях, нервное напряжение перед атакой, потеря товарищей и быт летчиков - все эти аспекты жизни летчика-истребителя…

Стальные гробы. Немецкие подводные лодки:… Герберт Вернер

Бывший командир подводного флота нацистской Германии Вернер знакомит читателя в своих мемуарах с действиями немецких подводных лодок в акватории. Атлантического океана, в Бискайском заливе и Ла-Манше против английского и американского флота во время Второй мировой войны.

Аннотация издательства: Документальное повествование о подвигах летчиков морской авиации Черноморского флота в годы Великой Отечественной воины, в период подготовки и проведения операции по освобождению Северного Кавказа, города-героя Новороссийска. В центре изображаемых событий - воины 5-го гвардейского минно-торпедного авиаполка, проявившие героизм, мужество и отвагу при нанесении сокрушительных ударов по врагу на море и на суше. Так помечены страницы, номер предшествует. Так помечены ссылки на примечания. lenok555: Вторая книга мемуаров…

Фронт до самого неба (Записки морского летчика) Василий Минаков

Аннотация издательства: В документальной повести Героя Советского Союза В. И. Минакова рассказывается о боевых подвигах летчиков Черноморского флота, воспитанниках Ейского военно-морского авиационного училища, в трудный период Великой Отечественной войны, летом и осенью 1942 года. Книга адресуется массовому читателю. Так обозначены страницы книги (страница предшествует номеру). lenok555: Следующие две книги мемуаров В. И. Минакова - "Командиры крылатых линкоров" и "Гневное небо Тавриды".

Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста… Вильгельм Липпих

Помимо передовой тактики блицкрига, помимо сокрушительных танковых клиньев и грозных пикировщиков, наводивших ужас на врага, к началу Второй мировой войны Вермахт обладал еще одним «чудо-оружием» - так называемой Infanteriegeschutzen («пехотной артиллерией»), чьи орудия сопровождали немецкую пехоту непосредственно в боевых порядках, чтобы при необходимости поддержать огнем, прямой наводкой подавить вражеские огневые точки, обеспечить прорыв обороны противника или отражение его атаки. «Пехотные артиллеристы» всегда находились на самых опасных…

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Петер Хенн
Последнее сражение. Воспоминания немецкого летчика-истребителя. 1943-1945

Предисловие

Потеря обеих ног – это высокая цена за то, чтобы иметь право, по крайней мере, на то, чтобы тебя выслушали. Нечасто можно найти человека, который отдал бы больше, и все же это была цена, заплаченная Петером Хенном за то, чтобы написать свою книгу. Даже если память плохой советчик, когда приходится вспоминать события десятилетней давности1
Эта книга Петера Хенна была впервые опубликована в 1954 г. (Здесь и далее примеч. пер.)

То костыли или протезы служат прекраснейшим напоминанием. Не в этом ли причина силы, скрывающейся в этих воспоминаниях очевидца? Я так не думаю. Но надо признать, что последнее утверждение имеет смысл и его нельзя не принимать во внимание.

Мы имеем перед собой книгу бывшего врага. Она не столь значима, как, например, «Дневник» Эрнста Юнгера2
Юнгер Эрнст (1895 – 1998) – немецкий писатель, который, изображая ужасы войны, в то же время утверждал, что она дает возможность «глубочайшего жизненного переживания» и «внутренний опыт».

– столь сдержанного в выражениях и столь же опасного в своем губительном восхвалении войны – или «Ответные действия» фанатичного Эрнста фон Саломона3
Саломон Эрнст фон (1902 – 1972) – немецкий радикал-националист. После Первой мировой войны он был членом так называемого «Добровольческого корпуса» и в 1919 г. сражался с красноармейцами в Прибалтике и с коммунистами в Германии. 24 июня 1922 г. фон Саломон участвовал в убийстве министра иностранных дел Веймарской республики Вальтера Ратенау в отместку за то, что тот подписал Версальский договор. Он был арестован и до 1928 г. находился в тюрьме. Во времена Третьего рейха он не принимал активного участия в политической жизни и писал сценарии для киностудии UFA.

В их отвратительной откровенности. Автора мало заботит, нравится ли он или вызывает неодобрение, тешит ли он или разрушает ожидания своего собственного народа или своей же военной касты. В некоторой степени это может объяснить отсутствие успеха его книги в Германии. Петер Хенн стал солдатом только потому, что его страна вступила в войну, иначе в мирное время он был бы гражданским летчиком. Он, кажется, не был нацистом или ярым националистом, и никогда не касается этой темы, за исключением слов о недоверии к высоким партийным сановникам и к аргументам их пропаганды. Хенн взял в руки оружие только потому, что надеялся на то, что однажды сможет снова отложить его. Штабные офицеры могут расхваливать летные данные «Мессершмитта-109», который, как предполагалось, превосходил вражеские самолеты. Петер Хенн непосредственно сам летал на Me-109 и чувствовал машину гораздо лучше, чем перо в своих руках. Но профессиональные писатели и мемуары штабных офицеров волнуют нас гораздо меньше, чем Петер Хенн, пытающийся уйти от пушечных очередей «Лайтнинга» или раскачивающийся на стропах разорванного парашюта.

Это потому, что он формулирует одну из важнейших истин любой войны: угроза смерти дает понимание сути людей и событий, выводит на свет любые фальшивые идеи. Идеи управляют миром и развязывают войны, но люди, которые рискуют жизнью, могут сами, под беспощадным и слепящим светом своей судьбы, судить об этих идеях, убивающих их товарищей и, в конечном счете, их самих. Исходя из вышесказанного голос Петера Хенна, бывшего летчика-истребителя из эскадры «Мёльдерс»4
Имеется в виду 51-я истребительная эскадра люфтваффе (Jagdgeschwader 51, или JG51). Она получила почетное наименование «Мёльдерс» после того, как ее прежний командир оберст Вернер Мёльдерс, первым из пилотов люфтваффе преодолевший рубеж в 100 побед, 22 ноября 1941 г. погиб в авиакатастрофе.

И командира эскадрильи из 4-й эскадры непосредственной поддержки войск на поле боя5
Эскадра имела обозначение SG4 (Schlachtgeschwader 4).

Будет услышан и сегодня и завтра, и мы должны надеяться на то, что он достигнет любой части земного шара, где живут с надеждой на мирное будущее.

Петер Хенн родился 18 апреля 1920 г. Он никогда не пытался избегать опасностей, которым подвергались его товарищи, и совершал самые безрассудные поступки. Он однажды едва не был разорван надвое, взлетая на самолете с крошечной каменистой площадки в Италии, чтобы сбежать – если верить его словам – от союзнических танков. Он, конечно, мог уехать и в автомобиле, но трудности привлекали этого человека, который хотел победить, попытавшись сделать невозможное. Были все предпосылки к тому, что в тот день он мог погибнуть, и удивительно, что ему удалось спастись. Но самым большим удовольствием для этого бесшабашного юноши было щелкнуть каблуками перед Стариком – командиром своей группы, которому, вероятно, было лет тридцать6
Имеется в виду Карл Раммельт, с 7 июня 1943 г. командир 2-й группы 51-й истребительной эскадры (II./JG51), которому в июне 1944 г. действительно исполнилось тридцать лет. 23 декабря 1944 г. его Bf-109G-14 был сбит над Венгрией в бою с американскими самолетами, Раммельт получил тяжелое ранение и в боях уже больше не. участвовал. Согласно данным люфтваффе, он одержал 46 воздушных побед.

И который недолюбливал его, – и доложить после некоего нового злоключения: «Лейтенант Хенн вернулся из боевого вылета». А после всего этого наслаждаться его неприязненным изумлением.

Петер Хенн – двадцатитрехлетний лейтенант, сын сельского почтальона, предполагавшего, что тот станет учителем, – едва ли устраивал командира истребительной группы. В люфтваффе, как и в вермахте, всегда холили лишь офицеров, окончивших высшие военные училища. Остальные рассматривались в качестве обычного пушечного мяса и расходного материала. Но война распределяет звания и почести наугад.

В моем представлении образ Петера Хенна ни в коем случае не противоречит образам известных асов всех стран, заслуживших медали, кресты с дубовыми листьями7
Имеется в виду немецкий Рыцарский крест Железного креста с дубовыми листьями, который был учрежден 3 июля 1940 г. и стал четвертым по старшинству среди пяти степеней Рыцарского креста. Однако автор предисловия ошибается, утверждая, что эта награда автоматически открывала путь в руководство компаний и вела к выгодным бракам. Многие асы люфтваффе, удостоенные высших наград, после Второй мировой войны вели достаточно скромный образ жизни. Подобное утверждение больше подходит к американским асам, которых высокие награды и популярность делали выгодными кандидатами в советы директоров крупных компаний.

И прочие награды, которые открывали своим обладателям дорогу в советы директоров крупных компаний и к заключению удачных браков. Уберите их золотые цепочки, орлов и погоны, и Петер Хенн будет напоминать одного из этих веселых молодых людей, которых все мы знали в течение войны и чье хорошее расположение духа ничто не могло уничтожить. Потрепанная фуражка, небрежно сдвинутая на одно ухо, придавала ему вид механика, ставшего офицером, но стоило обратить внимание на честный, открытый взгляд и жесткие линии рта, становилось ясно: перед вами настоящий воин.

Его бросили в бой в 1943 г., в момент, когда неудачи Гитлера начинали становиться все более серьезными, и было очевидно, что поражения не вносили в военную службу ничего похожего на здравый смысл и человечность. Он был послан в Италию, возвращен в Германию, вернулся обратно в Италию, провел некоторое время в госпиталях в Румынии, участвовал в сумасшедших схватках на Втором фронте8
Так называли фронт, созданный во Франции после высадки союзнических сил на побережье Нормандии 6 июня 1944 г.

И закончил войну в Чехословакии, попав в плен к русским, из которого вернулся в 1947 г. инвалидом. Преследуемый со всех сторон поражениями, он шел от несчастья к несчастью, авариям, прыжкам с парашютом, пробуждению в операционной, воссоединению со своими товарищами, пока некое новое бедствие не бросало его вниз…

В сражениях он одерживал победы, которые не обходились без жертв. В одном из боев, когда его преследовали десять «Тандерболтов», ему повезло поймать одного из них в прицел своих пушек, и он не упустил случая нажать на спуск. Хенн, должно быть, послал нескольких своих врагов на землю, но можно предположить, что их было не больше, чем у Ричарда Хиллари, чей издатель сообщает нам, что он сбил пять немецких самолетов в ходе Битвы за Англию9
Флаинг-офицер Ричард Хиллари, летая в составе 603 Sqdn. RAF, в ходе Битвы за Англию одержал пять личных, три групповых и две вероятных победы, а также повредил еще два самолета. 3 сентября 1940 г. его «Спитфайр» Mk.I в бою с Bf-109E из II./JG26 был сбит над Ла-Маншем в районе города Маргита. Хиллари получил тяжелые ожоги лица, но выпрыгнул с парашютом и вскоре был подобран спасательным катером. Он провел в госпитале больше года и продолжил летать лишь в 1942 г. Хиллари погиб 8 января 1943 г., разбившись в ходе ночного тренировочного полета на двухмоторном «Бленхейме».

Петер Хенн не имел привычки кричать о своих победах в микрофон. Он не хвастался о «новой победе». Когда Геринг, которого каждый в люфтваффе называл Германом, посетил его группу и произнес одну из своих бредовых речей, все ожидали, что лейтенант Хенн устроит скандал, сказав нечто безрассудное, потому что не сможет сдержать себя. Но кто знает, при иных обстоятельствах, например находясь в составе победоносных эскадрилий в Польше в 1939 г. или в период Французской кампании 1940 г., не был бы лейтенант Хенн опьянен победами? Есть, очевидно, существенное различие между летчиками-истребителями во времена побед и во времена поражений.

В чем же причина человечности Петера Хенна? Полковник Аккар10
Французский летчик-истребитель Жан Мари Аккар в мае 1940 г. в боях над Францией одержал 12 групповых побед. Днем 1 июня 1940 г. во время атаки группы Не-111 из I./KG53, возвращавшейся после налета на железнодорожную станцию в Гренобле, его «Хок» 75А был подбит ответным огнем немецких бортстрелков. Аккар получил тяжелое пулевое ранение в голову, но все же смог выпрыгнуть с парашютом и опустился на землю уже в бессознательном состоянии. Можно сказать, что он родился в рубашке. Пуля, пробив лобовое стекло пилотской кабины, вероятно, потеряла значительную часть своей энергии. Попав точно между глаз, она застряла в черепе, не затронув мозг. Осмотрев рану, врачи решили не удалять пулю, так как опасались, что в результате операции Аккар потеряет зрение. В результате немецкая пуля так и осталась у него в голове. Аккар пошел на поправку и во время нахождения в госпитале даже написал книгу «Охотники в небе», в которой рассказывал о действиях своей истребительной группы в ходе боев над Францией в 1939 – 1940 гг. Он прослужил во французских BBG до апреля 1965 г., выйдя в отставку в звании корпусного генерала.

Казалось, говорил об этом, когда в журнале Forces Aйriennes Franзaises (№ 66) написал, что «летчик-истребитель – это или победитель, или никто», пытаясь объяснить, почему обе книги Ричарда Хиллари и его письма читаются так, как будто они написаны пилотом бомбардировщика, то есть участником боевых действий, имевшим много времени для размышлений. Он убежден, что лейтенант Хенн не обладал духом летчика-истребителя и что печально известный Рудель с его золотыми дубовыми листьями и бриллиантами, который был всего лишь пилотом «Штуки»11
Ханс-Ульрих Рудель, летая на Ju-87, выполнил в ходе Второй мировой войны 2530 боевых вылетов. Согласно данным люфтваффе, он уничтожил 519 танков, более 800 автомобилей, 150 позиций артиллерийских батарей и четыре бронепоезда, тяжело повредил один линкор, потопил 2 эсминца и около 70 десантных судов. При этом сам Рудель свыше тридцати раз был сбит зенитным огнем и пять раз был ранен. 8 февраля 1945 г. в ходе атаки советских танков севернее Франкфурта-на-Одере в его Ju-87G попал 40-мм зенитный снаряд. Руделю раздробило правую голень, но он смог посадить горящий самолет в расположении своих войск. В тот же день в госпитале раздробленную голень Руделю ампутировали, но уже через шесть недель он вернулся в свою эскадру и продолжил боевые вылеты. 1 января 1945 г. оберст Рудель стал единственным человеком в Третьем рейхе, награжденным Рыцарским крестом с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами.

Обладал им в гораздо большей степени.

Мы должны допустить, что Рудель никогда не чувствовал никакого сострадания, ни к себе, ни к другим12
Когда речь идет о такой тонкой материи, как чувство сострадания, вряд ли можно о ком-то судить однозначно. Так, тот же Рудель шесть раз приземлялся за линией фронта, чтобы вывезти сбитые экипажи, а седьмая такая посадка едва не стоила ему жизни. Хотя надо признать, что неординарная личность Руделя всегда была предметом споров и противоположных оценок. Например, Гюнтер Ралль, один из лучших асов люфтваффе, в одном из своих интервью так охарактеризовал Руделя: «Несомненно, он немного был похож на маньяка… я был удивлен, насколько это был эгоцентричный человек. Он действительно считал себя великим».

Он был жестким человеком – жестким и беспощадным к себе, в то время как Петер Хенн, кстати, как и Аккар, мог быть растроган по поводу упавшего в море или погибшего приятеля. Или приходил в ярость от высокопарных речей «наземных» чиновников. Его нервы были взвинчены, потому что он ясно видел причины краха люфтваффе на земле и в воздухе, а чушь, вещаемая рейхсминистерством пропаганды по радио, оставляла его равнодушным. Он лишь с презрением пожимал плечами. Он использует слово «бойня», когда речь заходит о войне. Так оно и есть. Должны ли мы назвать этого необычного летчика-истребителя злым гением, я не могу сказать, но очевидно, что он был талантливым человеком. Лейтенант Хенн слишком много размышлял, и командир его группы не лучшим образом отзывался о нем в своем личном рапорте. «Лучшая вещь, которую можно сделать, – советовал он Хенну, – состоит в том, чтобы бросаться в бой, нажимать на спуск оружия и ни о чем не думать». Фактически это был моральный принцип всех летчиков-истребителей, а также и первое правило войны. Но когда об этом нельзя думать, остается лишь, как я полагаю, оставить службу.

По-моему, Шарль Бенуа рассказывал следующую историю: однажды император Юлий Цезарь на берегу некой чужой реки проводил учения своих частей, состоящих из варваров, и выглядел настолько угрюмым, что его спросили, что случилось. Покачав головой и по-прежнему выглядя сумрачно, он отвернулся. Но когда его советники продолжали настаивать, он коротко обронил: «Это занятие для философа».

И все же в ходе успешного вылета, в редких случаях, когда его самолет не был поврежден, или в день, когда его эскадрилья разбила соединение «Либерейторов», рискнувшее без сопровождения появиться над Италией, Петер Хенн старается не задумываться ни о чем. Но когда его снова начинают преследовать «Лайтнинги», когда под их очередями его самолет звенит, словно кольчуга под ударами меча, и когда он сам, полуослепший от прилившей крови, с трудом выбирается из кабины и падает в пустоту: «небо, земля, небо, земля…», он вновь начинает размышлять и молиться о спасении: «Боже, позволь всему этому поскорее закончиться…» Он очень хорошо помнил американского летчика, который с распростертыми руками выпал из бомбардировщика и упал на аэродроме истребителей.

Так кто были эти немецкие летчики-истребители, за чьим наступлением над Европой мы все наблюдали? Обманутые иллюзорными суждениями, что враги превосходят нас в силе и отваге, мы малодушно думали, будто они днем и ночью взлетают со своих аэродромов подобно беспощадной стае, набирают высоту и устремляются к нам с яростными криками и злобными взглядами вампиров. Это потому, что враг всегда наделяется какими-то таинственными и неизвестными способностями. Мы в течение ряда лет готовились встретить врагов с избыточными мерами предосторожности, но при недостатке реальных фактов наше воображение, естественно, многократно преувеличивало опасности в бою. Если бы мы тогда узнали, что средняя продолжительность жизни пилота, участвовавшего в противовоздушной обороне рейха, будет варьироваться между сорока восемью и шестидесятые девятью летными часами, то рассмеялись бы, – и это пилоты, имеющие двойное или тройное преимущество над нами.

В любом случае это создает определенную связь с врагом. Почему Петер Хенн должен был «расположиться» к американскому пилоту, который тем вечером, выпрыгнув из горящей «Летающей крепости» с парашютом, опустился в их расположении? В ходе беседы пилотов эскадры «Мёльдерс» с военнопленным все были поражены этим диалогом, конечно, вежливым, но откровенным; когда представлялся такой случай, участники боевых действий всегда пытались поговорить с противником и с изумлением осознавали, что с вражескими летчиками у них гораздо больше общего, чем с собственным командованием. «Что вы думаете о нашем «Мессершмитте»?» – спросил Хенн, который выступал в качестве переводчика.

«Мой вопрос застиг его (военнопленного. – Ред.) врасплох, и я увидел, что он на мгновение задумался.

– Мы очень довольны тем, что видим их в воздухе так мало, – сказал он наконец.

Это был искусный ответ. Мы могли истолковывать его так, как нам нравилось. Я ждал, когда вопрос задаст он.

– А что вы думаете о «Крепостях»?

Он улыбался, казалось предполагая, какой будет ответ.

– Нам очень жаль, что мы видим их так часто.

Мы засмеялись, и напряженность исчезла. Внезапно мы затихли и в замешательстве посмотрели друг на друга. Мы только что признали нечто, что должны были всеми силами скрывать».

Так что наш враг был человеком, также преувеличивавшим опасность, когда выполнял свой заход. Он приближался к нам, втянув голову в плечи, поскольку в тот момент был целью для наших бортстрелков и видел отблески трассеров, пролетавших мимо него, и ощущал лишь одно желание – отвернуть в сторону. Этот враг не был роботом, не ведавшим никакого страха. Он был человеком, нуждавшимся в поддержке.

«Герберт13
Здесь и далее под этим именем автор имеет в виду Герберта Пушмана, который с 13 января 1943 г. командовал 6-й эскадрильей 51-й истребительной эскадры (6./JG51). В 1941 – 1943 гг. в ходе боев на Восточном фронте, над Тунисом, Сицилией и Италией он одержал 56 побед. 3 февраля 1944 г. в районе итальянского города Витербо гауптман Пушман сбил американский В-26. Это была его 57-я, и, как оказалось, последняя победа. Вскоре после этого его Bf-109G-6 был сбит бортстрелками вражеского бомбардировщика и упал на землю около Чивитавеккьи. 5 апреля 1944 г. Пушман был посмертно награжден Рыцарским крестом.

Был наиболее квалифицированным пилотом среди нас. Неразговорчивый по природе, уроженец Бреслау14
Пушман был родом из городка Болькенхайн, расположенного в 66 км юго-западнее Бреслау. Ныне это соответственно города Болькув и Вроцлав на территории Польши.

Он был связующим звеном между старым и новым поколениями летчиков. Хладнокровный и расчетливый, никогда не раздражавшийся, всегда дружелюбный, настоящий товарищ. С ним вы могли говорить открыто и высказывать все, что думали. Я помню, как однажды на Сицилии пришел к нему ночью после наших первых вылетов.

– Герберт, я в панике.

– В панике? Не мелите чепухи. Вы не знаете того, о чем говорите. Я в своей кабине гораздо чаще покрывался испариной от испуга, чем вы когда-либо в своей жизни, но никогда мне не приходила мысль, что я боюсь. Главное, видите ли, состоит в том, чтобы преодолеть препятствие, перескочить через преграду, справиться со своим собственном инстинктом самосохранения. Это трудная задача, и мне дорогого стоило, чтобы научиться этому. Поверьте мне, Петер, что я также пугаюсь, как и вы. Я дрожу, подобно всем другим, всем без исключения. Некоторые притворяются, что они не боятся. Это – ложь. Есть другие, которые презирают смерть и тоже притворяются, что не боятся. И это – ложь. Третьи презирают смерть и плюют в лицо своим страхам. Не каждый это может, и, кроме того, это бессмысленно. Несмотря на показное бесстрашие, по их спинам также течет холодный пот, и я могу сказать вам, что некоторые из них испуганы гораздо больше, чем мы. Всегда соблюдайте и помните одно правило, Хенн. Понимая, что испуганы, никогда не показывайте этого. Никто неверно не истолкует, если вы признаетесь в этом. Но совсем иное дело, если в критический момент вы решите сбежать, притворившись, что ваш двигатель теряет обороты. Этого вам никогда не простят. Никогда не показывайте ни малейшей трусости. Лучше пусть вас вызовут на ковер. Я знаю, что это нелегко. В военное время вы никогда не сможете повернуть колесо истории назад, даже если захотите, но, прежде всего, не мучайте самого себя. В следующем вылете придерживайтесь меня, и я буду говорить вам, как нам не испачкать наши штаны. Вы сами все увидите. Это поможет вам почувствовать себя лучше. Вы не должны пугаться. Я верну вас обратно на аэродром. Вы можете положиться на меня».

Герберт погиб, но за свою карьеру военного летчика, он был не дичью, а охотником, в отличие от Петера Хенна. По существу, Аккар прав. Летчик-истребитель бесполезен, когда его самого преследуют. Лейтенант Хенн сильно напоминал Марена ла Месле15
Лейтенант Эдмон Марен ла Месле был самым результативным французским летчиком-истребителем в 1939 – 1940 гг. С 11 января по 10 июня 1940 г. в боях над Францией и Бельгией он одержал четыре личных, двенадцать групповых и четыре вероятных победы. Командир GC I/5 «Шампань» командант (майор) Марен ла Месле погиб 4 февраля 1945 г., когда его P-47D во время атаки понтонного моста через Рейн около французского городка Нёф-Бризак, в 12 км юго-восточнее Кольмара, был сбит немецкой зенитной артиллерией.

Например, тем, что должен был чувствовать, что служит большому делу, и тем, что не был человеком, думавшим лишь о своей невесте. Хиллари никогда не упоминал о своих победах, но он не видел для себя никакого будущего, когда его страна, казалось, была побеждена, в то время как Петер Хенн всегда ждал момента, когда ему отдадут приказ сложить оружие.

В отношении к Петеру Хенну верх должно одержать великодушие, и две его потерянных ноги послужат нам напоминанием об этом. Он имеет право желать, чтобы его победа не была зарегистрирована; имеет право переживать, когда парашют врага не раскрылся; имеет право отдать последние почести несчастному, раздробленному телу и написать на кресте над идентификационным номером: «Здесь лежит неизвестный товарищ, американский летчик». И наконец, он имеет право думать, что любая война отвратительна и что те, кто ходят на двух своих ногах, должны молчать и слушать его.

Жюль Руа, кавалер британского креста «За летные боевые заслуги» и французского ордена Почетного легиона

Глава 1. Спасение с Сицилии

– Они16
Имеются в виду союзные войска, начавшие 10 июля 1943 г. высадку на Сицилии. Ночью на южном побережье острова приземлились 137 транспортных планеров, доставивших около двух тысяч десантников из 1-й английской парашютно-десантной дивизии. После того как англичане захватили несколько стратегически важных пунктов на берегу между городами Сиракузы и Ликата, там после полудня 10 июля начали высаживаться с кораблей части 7-й американской и 8-й английской армий.

Высадились на Сицилии. Все наружу и быстрее. Пилотам немедленно прибыть в палатку командира группы.

Через откинутый клапан палатки я видел потного, взъерошенного механика, с трудом переводившего дыхание и махавшего нам. Мгновение спустя он исчез так же быстро, как и появился. Его тень на брезенте становилась все длиннее, пока он убегал. Бросив на стол свои карты, я проворчал:

– Мне только что начало чертовски везти, у меня был туз червей. Не важно – бегом марш! Старик ждать не будет.

В палатке 6-й эскадрильи начался настоящий цирк: пилоты, вскакивающие на ноги и ищущие свою одежду, ругательства, крики, грохот отодвигаемых стульев. Адский шум. Все мы слышали приказ, но в тот момент точно не знали, что он означает. Герберт, командир эскадрильи, внятно прокричал:

– Давайте по-быстрому, Франц! Идите к машине. Оставьте свои вещи здесь – мы потом вернемся. Поехали.

Дюжина летчиков, как могли, вскарабкались на аэродромный вездеход. Герберт был за рулем, никто не произносил ни слова. Аэродром Каза-Цеппера17
Каза-Цеппера – полевой аэродром, располагавшийся приблизительно в 10 км западнее Порто-Фокси на западном берегу залива Кальяри.

На Сардинии, с его песчаной почвой и желтоватой выжженной солнцем травой, походил на муравейник, чей покой только что был нарушен. На другой стороне летного поля, в палатках 4-й эскадрильи и напротив, в 5-й эскадрильи, царил тот же хаос. Здесь и там озабоченно бегали пилоты, механики ждали новостей; аэродромные автомобили, полные летчиков, съезжались к палатке командира группы.

Несколько минут спустя была собрана вся группа. Командир в своей палатке, сидя за складным столом, ожидал, когда прибудут опоздавшие. Пилоты образовали вокруг него полукруг.

– Кто-нибудь отсутствует? – спросил он.

– Нет, все здесь, – хором ответили командиры эскадрилий.

– Слушайте внимательно, парни, – начал командир группы. – Вчера ночью итальянцы снова перерезали провода полевых телефонов. Именно поэтому я должен был послать гонцов в каждую из эскадрилий. Этим утром американцы высадились на Сицилии. Поскольку наши телефонные линии вышли из строя, я вынужден был ждать радиограмму. Теперь я получил ее. Группа немедленно отправляется в Трапани. Вылететь туда должны все «ящики», пригодные к полетам. Вам понятно? Берите свое мыло, бритвы и зубные щетки, а все остальное оставьте. Порядок взлета: лидер, 4, 5 и 6-я эскадрильи. Я буду кружить над аэродромом и ждать. Теперь обратите внимание. Держать сомкнутый строй, а не так как в последний раз. Мы должны собраться в течение пяти минут. Над морем держать строй и никаких отставших. Если над морем мы встретим противника, 6-я эскадрилья должна прикрыть нас сзади. Вопросы есть?

– Да… – пробормотал Герберт, но командир группы не обратил на это внимания.

– Сколько машин мы имеем?

Подошел дежурный офицер:

– На этот момент тридцать четыре, герр майор.

– Настоящая армада. Мы будем неуязвимы, даже если обнаружатся «Лайтнинги». Что касается вас, парни, нет смысла бояться. Враг, так же как и вы, стреляет пулями, а не из водяного пистолета. Не забывайте, что отставшего всегда сбивают. Вопросы? Нет? Хорошо. Еще одно, Герберт. Проследите за этими двумя новичками. Возьмите с собой по одному с каждой стороны. Это – все. Взлет в течение пяти минут.

В автомобиле, который вез пилотов 6-й эскадрильи к стоянке самолетов, я сидел рядом с Зиги18
Здесь и далее под этим именем автор имеет в виду лейтенанта Зигфрида Пфлича. 2 августа 1944 г. он возглавил 5./JG51. 6 ноября 1944 г. в бою в районе Будапешта лейтенант Пфлич был ранен и до 24 декабря 1944 г. находился в госпитале. Затем он снова командовал 5./JG51, а потом 12 апреля 1945 г. был направлен во 2-ю истребительную учебно-боевую эскадру (EJG2) для переподготовки на реактивный Ме-262. К концу войны на счету лейтенанта Пфлича были пять побед.

Молодым офицером, который только что прибыл к нам.

– Я думаю, Зиги, что ситуация становится опасной, – произнес я.

– Это должно было случиться сегодня или завтра. Я должен признаться, что бездействие последних нескольких дней начало действовать мне на нервы. Теперь мы отправляемся в Трапани на Сицилию, и там будет такой же ад, как и здесь, так что разницы никакой. Вы слышали, что он сказал? Итальянцы перерезают телефонные провода. Их бесполезно восстанавливать. Было бы лучше смотать кабель и отправить его на склад до тех пор, пока мы не разместимся на постоянном аэродроме. Вы понимаете, что сегодня мы впервые летим с командиром эскадрильи? Это действительно событие, разве вы так не считаете?

Я не ответил, проведя рукой по волосам и почесав подбородок.

Через несколько мгновений мы поднялись в свои «Мессершмитты». Мой механик, стоя на крыле, помог мне закрепить привязные ремни и пристегнуть парашют, кислородную маску и надувную резиновую шлюпку. Затем он схватил пусковую рукоятку и начал крутить ее, словно сумасшедший. Треск, несколько хлопков, и двигатель заработал.

– Отпустить тормоза.

"Мессершмитты-109", подпрыгивая, покатились к взлетно-посадочной полосе. Герберт, командир эскадрильи, развернул свою машину против ветра. Я занял позицию с его правого борта, а Зиги – с левого. Эскадрилья рулила по летному полю. Скоро 6-я эскадрилья заняла позицию по четыре самолета в линию, ожидая сигнала на старт, – сигнальной ракеты, выпущенной от штабной палатки. Первое звено из трех самолетов, пилотируемых Гербертом, Зиги и мной, оторвалось от ухабистой песчаной взлетно-посадочной полосы, законцовки наших крыльев были не более чем в пяти метрах друг от друга. 4-я и 5-я эскадрильи уже поднялись в воздух перед нами, и нас окутало толстое облако желтоватой пыли, поднятой винтами самолетов впереди нас. Я едва мог различить машину Герберта, которая летела впереди на скорости 210 км/ч. На высоте 45 метров видимость восстановилась.

Я был поражен и какое-то мгновение не мог понять, что произошло. Когда мы взлетали, Зиги был с левого, а я с правого борта от Герберта. Теперь мы поменялись местами. Мы, должно быть, поменялись местами в воздухе и были на волосок от катастрофы. Я посмотрел на Зиги через стекло кабины: он был бледен, словно призрак. Герберт покачал головой, и я по двухсторонней связи услышал его голос: «Пара кретинов».

Однако три самолета не смогли взлететь и теперь догорали на краю аэродрома.

Взлетевшие самолеты собрались вместе, затем в течение короткого времени летели над землей перед тем, как над Тирренским морем лечь на курс. Трапани находилось приблизительно в 320 километрах к юго-востоку.

Надо мной – голубое, безоблачное небо, а внизу – сине-фиолетовое море: очень красивый пейзаж.

Вокруг меня в боевом порядке, с интервалами от 150 до 200 метров летели мои товарищи: тридцать девять «Мессершмиттов-109». Мы ощущали себя непобедимыми и готовыми встретить врага, даже если бы он численно превосходил нас и если схватка произошла бы над морем.

Полет над морем в одномоторной машине никогда не считался увеселительной прогулкой. Если только двигатель начнет фыркать и единственный винт остановится, то с вами будет покончено. Почему-то мне посчастливилось так никогда и не испытать этого. Двигатели «Даймлер-Бенц» на наших истребителях работали, должно быть, со значительными перегрузками.

Вы сидите в своей кабине с ручкой управления в руках, глаза прикованы к тахометру, уши прислушиваются к шуму двигателя, а сердце бьется в унисон с ним. Хороший пилот может немедленно услышать звук стучащего поршня, любой необычный скрежет или почувствовать самую незначительную вибрацию.

Глаза каждые несколько секунд пробегают по приборной панели: от тахометра к указателям давления топлива и масла; вы смотрите на стрелки и внимательно изучаете показания приборов. Я продолжаю спрашивать сам себя: «Мой двигатель заглохнет или нет?»

В сомкнутом строю эскадрилья, как правило, летит на крейсерской скорости. Время от времени необходимо увеличивать обороты, чтобы поддерживать свое место в строю. Каждый раз мое сердце колотилось и мне становилось не по себе, когда приходилось увеличивать скорость и догонять остальных. Внезапно в моих наушниках раздался голос: «Говорит «желтая пятерка»! Говорит «желтая пятерка»! Мой двигатель заглох. Он останавливается. Мой двигатель останавливается»

Это был Макс, унтер-офицер, тремя днями ранее вернувшийся из отпуска. Мы находились над Средиземным морем на полпути между Сардинией и Сицилией, на высоте 3700 метров, где кислородная маска обязательна. Его винт вращался все медленнее и медленнее, а затем остановился. Двигатель кашлял, скрежетал, останавливался, снова запускался, фыркал и стучал. Он исчерпал свои возможности, хотя пилот и давал ему полные обороты. Еще раз по двухсторонней связи раздался голос: «Я теряю высоту. Я не могу поддерживать ее».

Голос был жалобным. Это был голос плачущего испуганного ребенка. Ему ответил командир группы; «Макс, не теряйте голову. Сохраняйте спокойствие. У вас множество времени, чтобы выпрыгнуть с парашютом. Мы спешим и не можем вас ждать, но 6-я эскадрилья увидит вас внизу. Она останется с вами, пока вы не упадете в воду. Не падайте духом, Макс. Мы вытащим вас. Сейчас лето и вода очень теплая».

Затем Герберт, командир нашей эскадрильи, вызвал нас по двухсторонней связи: «Петер, Зиги, выходите из строя. Ждите, пока Макс не окажется в своей спасательной шлюпке, а затем самостоятельно направляйтесь в Трапани. Прежде всего, сообщите его точные координаты».

Почему он поручил эту миссию Зиги и мне, когда мы были всего лишь новичками? Предположим, появилась бы группа «Лайтнингов» или заглох бы один из наших двигателей? Из нас бы сделали отбивную.

Мы начали кружить вокруг Макса, терявшего высоту. 1800 метров … Он, вероятно, пытался планировать в направлении Сицилии, насколько это было возможно.

Я вызвал его по радио:

– Макс, до того, как мы спустились к вам, я видел землю. Мы находимся не очень далеко от Мариттимо19
Мариттимо – западный остров из архипелага Эгадских островов, расположенных в 30 – 50 км от западного побережья Сицилии.

Подождите немного и не сбрасывайте фонарь кабины, чтобы мы могли оставаться с вами на связи. Вы рискуете сорвать при этом свою антенну. Выпрыгивайте на высоте 450 метров, не раньше.

– Хорошо.

– Не торопитесь. Выключите рацию в самый последний момент. Снимите привязные ремни, но будьте осторожны с вытяжным тросом и клапаном резиновой шлюпки. Сообщите нам, когда все сделаете.

– Я готов.

– Теперь слушайте. Сбросьте фонарь кабины. Снимите летный шлем и потяните ручку управления на себя. Резко ударьте ногой по педали руля, и вас выбросит. Нет никакого риска, Макс. Досчитайте до двадцати одного, а затем потяните за свой вытяжной трос.

– Хорошо.

– Оказавшись в воде, быстро избавьтесь от своего «зонтика», иначе он опустится на вас словно шляпа. Нажмите на кнопку и откройте воздушный клапан шлюпки. Вы не сможете потерять ее, потому что она прикреплена к вашей спине. Как бы там ни было, пока будете опускаться, надуйте свой спасательный жилет, затем заберитесь в шлюпку и держите ее носом к волне. Сидите в ней, мы появимся и подберем вас. Вы должны подождать два часа, прежде чем начнете выстреливать какие-нибудь сигнальные ракеты. Вас выудит летающая лодка «Юнкерс»20
Автор почему-то здесь и далее пишет о летающих лодках «Юнкерс», хотя известно, что эта фирма их не производила. Немецкая морская авиация, и в частности ее аварийно-спасательные эскадрильи, использовали летающие лодки фирм «Дорнье» и «Блом унд Фосс» и гидросамолеты «Хейнкель».

– Хорошо, парни. Вы знаете адрес моей семьи?

– Да. Он есть у нас.

– Обещайте, что вы напишете, если…

– Обещаем.

– До свидания, Зиги, до свидания, Хенн.

– До свидания, старина.

Из своей кабины я видел самолет Макса, планировавший к воде под все более крутым углом: темная черточка – фюзеляж, белая черточка – парашют. Макс выпрыгнул. В то же самое время в эфире раздался неизвестный голос: «Несчастный ублюдок».

Это был один из пилотов группы, чьи самолеты почти исчезли на горизонте.

Купол парашюта колыхался над темной водой. В то время как Зиги и я кружились вокруг него, Макс продолжал махать нам. «Мессершмитт» спикировал, срикошетил о воду и утонул. Ничего – ни обломков, ни фрагментов – не отметило то место, где он исчез. Ничего, кроме круга пены и нескольких волн, расходившихся все шире и шире. Макс медленно опускался. Мы видели, как он натягивал стропы своего «зонтика», чтобы сохранять баланс.

Опустившись ближе к поверхности воды, Зиги и я увидели, что море неспокойно. Макс достиг воды и скрылся под ней.

У меня в голове пронеслась мысль: «Это критический момент. Он вынырнет или утонет?»

Шелковый купол парашюта опустился, словно саван, и дрейфовал, подхваченный волнами. Несколько секунд спустя появилась голова, а затем около нее выскочила желтая надувная шлюпка.

Зиги вызвал меня по двухсторонней связи:

– Благодарите Бога, его шлюпка в порядке.

Макс барахтался словно сумасшедший, его летный комбинезон и тяжелые ботинки, пистолет «Вери»21
«Вери» – сигнальный пистолет, входивший в экипировку каждого пилота люфтваффе.

И пояс с красными сигнальными ракетами, ранец парашюта, – очевидно, он не смог избавиться от него, – тянули его вниз под воду, несмотря на спасательный жилет.

– Зиги, если он быстро не заберется в шлюпку, то утонет.

– Какая проклятая жизнь.

Наконец Макс схватил трос шлюпки. Мы видели, как он пытался забраться в нее, а затем упал назад в воду. Он сделал вторую попытку, сумел забраться на резиновый борт, перевалиться внутрь и сесть.

Человек в море, отданный на милость продолговатого, надутого воздухом резинового баллона 90 сантиметров шириной и 1, 5 метра длиной. Макс, сидя по-турецки словно портной, помахал нам. Мы кружились над ним, где-то между Сардинией и Сицилией, в 190 километрах от побережья. Горизонт был пуст: небо, вода и шлюпка, танцующая на волнах… Она поднялась и упала между двумя волнами, появилась и снова погрузилась во впадину между волнами.

Мы видели Макса, хватавшегося за ее края, чтобы не быть унесенным подобно соломе на ветру.

Мы покачали крыльями наших самолетов, чтобы дать ему знать, что наступил момент, когда мы должны оставить его.

Макс, двадцатиоднолетний юноша, остался один на один с Тирренским морем, крепко вцепившись в шлюпку – свою единственную защиту. Под ним непостижимая глубина; между ним и водной могилой непрочная резиновая шлюпка.

Мы еще раз пролетели над ней, чтобы засечь ее позицию. Посмотрев на свой компас и хронометр, я записал их показания и взял курс на Сицилию. Тридцать минут спустя мы приземлились на аэродроме Трапани. Мы летели со скоростью 400 км/ч курсом 124° и точно знали местоположение Макса, в пределах радиуса 190 километров.

Как только мы приземлились, то сразу же помчались в штаб. Стоя перед оперативной картой, мы внимательно изучали ее. Красные линии, показывавшие пункты высадки американцев, мало что значили для нас. Все, чего мы хотели, так это летающую лодку «Юнкерс». Макса необходимо было спасти сегодня. Тем временем наш несчастный товарищ дрейфовал где-то между двумя островами, окатываемый волнами, бьющимися в его шлюпку.

Я позвонил на немецкую воздушную спасательную станцию в Трапани.

– Сожалеем, но самолетов нет. Они все сбиты или уничтожены во время последней бомбардировки. Мы все на земле, – был ответ.

Я повесил трубку.

– Что мы можем сделать, Хенн? Мы не можем оставить его там.

В этот момент в разговор вмешался Гюнтер, командир 5-й эскадрильи22
Речь идет об обер-лейтенанте Гюнтере Рюбелле, который командовал 5./JG51 с 3 февраля 1943 г. Летом 1944 г. он был отправлен в госпиталь люфтваффе в Мюнхене из-за возникавших у него при полетах на больших высотах сильнейших головных болей, которые, как оказалось, стали следствием ранения в голову, полученного в сентябре 1942 г. К этому времени на его счету были 48 побед, и 14 марта 1943 г. он был награжден Рыцарским крестом. Затем с 15 августа 1944 г. по 28 апреля 1945 г. гауптман Рюбелль командовал 1-й группой 104-й истребительной учебно-боевой эскадры (I./JG104).

– Я позабочусь об этом. Я свяжусь с итальянской авиацией.

Он взял телефон и назвал номер. Мы смогли расслышать только несколько итальянских слов, а затем Гюнтер бросил трубку на рычаг.

– Эта свинья не понимает по-немецки, особенно в ситуации, подобной этой. Они не рискуют летать над морем на своих картонных «Савойях»23
Вероятно, автор имеет в виду старую летающую лодку S.55SA, хотя итальянская 85-я авиагруппа морских разведчиков (85 Gr. R.M.), базировавшаяся в порту Марсала, на западном побережье Сицилии, была оснащена более современными летающими лодками CANT Z.501 и Z.506.

В воздухе слишком много «Лайтнингов», как им кажется. Дайте мне автомобиль. Я собираюсь заставить их оторваться от земли.

Виталий Клименко в классе училища перед стендом с мотором М-11

Рядом, в 100–125 км от Шауляя, проходила граница с Германией. Близость ее мы ощущали на своей шкуре. Во-первых, непрерывно шли военные учения Прибалтийского военного округа, во-вторых, на аэродроме дежурила в полной боевой готовности авиаэскадрилья или в крайнем случае звено истребителей. Встречались мы и с немецкими разведчиками, но приказа сбивать их у нас не было, и мы только сопровождали их до границы. Непонятно, зачем тогда поднимали нас в воздух, чтобы поздороваться, что ли?! Я помню, как во время выборов в Верховные Советы Эстонии, Латвии и Литвы мы барражировали на низкой высоте над г. Шауляй.

На аэродроме у поселка Кочетовка курсанты Чугуевского училища Иван Шумаев и Виталий Клименко (справа) изучают теорию полетов

Непонятно, для чего это было необходимо - то ли для праздника, то ли для устрашения. Конечно, кроме боевой работы и учебы, была и личная жизнь. Мы обзавелись знакомыми и ходили с ними в Дом культуры военного гарнизона г. Шауляй, где пели, смотрели кино или танцевали. Молодые же были - 20 лет! У меня была знакомая красивая девушка, парикмахер, литовка Валерия Бунита. В субботу 21 июня 1941 года я встретился с ней и договорился в воскресенье поехать прогуляться на озеро Рикевоз. Мы в это время жили в летнем лагере - в палатках возле аэродрома. Как раз шли учения ПрибВО. Проснулся часов в пять, думаю, надо пораньше встать, чтобы успеть позавтракать, потом сходить к Валерии и ехать на это озеро. Слышу - гудят самолеты. На аэродроме дежурила третья эскадрилья, на И-15, прозванных «гробами», поскольку на них постоянно были аварии. Вот, думаю, налет с Паневежиса, а эти его небось прозевали. Открываю полу палатки, смотрю, над нами «кресты» хлещут из пулеметов по палаткам. Я кричу: «Ребята, война!» - «Да, пошел ты, какая война!» - «Сами смотрите - налет!» Все выскочили, а уже в соседних палатках и убитые есть, и раненые. Я натянул комбинезон, надел планшет, и бегом к ангару. Технику говорю: «Давай, выкатывай самолет». А дежурные самолеты, что были выстроены в линеечку, уже горят. Запустил двигатель, сел в самолет, взлетел. Хожу вокруг аэродрома - я же не знаю, куда идти, что делать! Вдруг ко мне подстраивается еще один истребитель И-16. Покачал крыльями: «Внимание! За мной!» Я узнал Сашку Бокача, командира соседнего звена. И мы пошли на границу. Граница прорвана, смотрим, идут колонны, деревни горят. Сашка пикирует, смотрю, у него трасса пошла, он их штурмует. Я - за ним. Два захода сделали. Там промахнуться было невозможно - такие плотные были колонны. Они почему-то молчат, зенитки не стреляют. Я боюсь оторваться от ведущего - заблужусь же! Прилетели на аэродром, зарулили в капонир. Пришла машина с командного пункта: «Вы вылетали?» - «Мы вылетали». - «Давайте на командный пункт». Приезжаем на командный пункт. Командир полка говорит: «Арестовать. Посадить на гауптвахту. Отстранить от полетов. Кто вам разрешал штурмовать? Вы знаете, что это такое? Я тоже не знаю. Это может быть какая-то провокация, а вы стреляете. А может быть, это наши войска?» Я думаю: «Твою мать! Два кубика-то слетят, разжалуют на фиг! Я же только в отпуск домой съездил! Лейтенант! Девки все мои были! А теперь рядовым! Как я домой покажусь?!» Когда в 12 часов выступил Молотов, мы из арестованных превратились в героев. А переживали страшно! Потери были большие, много самолетов сгорело, ангары сгорели. Из полка только мы вдвоем дали хоть какой-то отпор, не дожидаясь приказа.

Виталий Клименко на самолете Як-1 вылетает с аэродрома Сукромля на разведку станции Оленино. 1-й ГвИАП, лето 1942 г.

В мае 1942 года полк вылетел в Саратов, где получил истребители Як-1. Быстренько переучились - и обратно на фронт.

Летчики 1-го ГвИАП после удачного вылета на прикрытие наших войск в районе города Ржев. Справа налево: И. Тихонов, В. Клименко, И. Забегайло, адъютант 1-й эскадрильи Никитин, Дахно и техники эскадрильи

Третий раз меня сбили в летних боях под Ржевом. Там же я открыл счет своим сбитым самолетам. Летали мы с аэродрома Сукромля под Торжком. Командир эскадрильи повел четыре пары на прикрытие переднего края. Я со своим ведомым обеспечивал «шапку» примерно на 4500–5000. Что такое «шапка»? Ударная группа, располагающаяся выше основных сил истребителей. Этот термин от штурмовиков пошел. Они нам кричали по радио: «„Шапки“, прикройте!»

Виталий Клименко (сидит) и инженер 1-го ГвИАП рассматривают повреждения, полученные истребителем Як-1 Клименко во время воздушного боя в районе Ржева

Смотрю, идут Ю-88. Я предупредил по радио ведущего группы, что справа бомбардировщики противника, и пошел пикированием в атаку. То ли ведущий меня не слышал, то ли еще что, но факт, что атаковал я их парой, да и то мой ведомый куда-то потерялся. С первой атаки я сбил Ю-88, но меня атаковала сначала одна пара истребителей прикрытия Ме-109 - промахнулись. А затем вторая пара Ме-109, один из самолетов которой попал в левый борт моего самолета осколочно-фугасным снарядом. Мотор встал. Я, имитируя хаотичное падение, попытался от них оторваться, но не тут-то было. Они - за мной, добить хотят, но внизу на 2000 их встретили два «ишака» с соседнего аэродрома Климово, завязавшие с ними бой. Я кое-как машину выровнял и в районе города Старица плюхнулся на пузо, на пшеничное поле. В горячке боя я даже не почувствовал, что ранен. Подбежали наши пехотинцы, отправили меня в медсанбат. После перевязки говорят: «Скоро будет машина, с ней поедешь в госпиталь в Старицу», а на хрен мне туда ехать, если там бомбят все время?! Вышел на дорогу, проголосовал и добрался до аэродрома, что возле этой Старицы. Там меня направили в санчасть. Вдруг вечером приходят летчики, спрашивают: «Где тебя подбили?» - «Под Старицей». - «А ты знаешь, мы сегодня одного „яка“ спасли». - «Так это вы меня спасли». - «О! Мать твою, давай бутылку!» Медсестра говорит: «Ребята, нельзя». Какой там нельзя! Выпили. Через несколько дней за мной из полка прилетел самолет. Правда, за это время наш адъютант Никитин успел сообщить родным, что я погиб смертью храбрых. Опять я немного повалялся в госпитале - и к ребятам на фронт. Надо воевать. А как же?! Скучно без ребят.

Прием в партию Виталия Клименко в кабине У-2 перед отправкой раненого летчика в госпиталь. Аэродром Сукромля, август 1942 г.

Виталий Клименко в кабине именного самолета Як-7Б «Торговый работник», 1-го ГвИАП, 1942 г.

Под Ржевом на станции Старица постоянно разгружались наши войска. Немцы регулярно ходили ее бомбить, а мы, соответственно, их оттуда гоняли. Здесь мы впервые встретились с эскадрой Мельдерса, «Веселыми ребятами», как мы их называли. Как-то раз вылетел штурман полка, вернулся и говорит: «Ребята, прилетели какие-то другие летчики. Это не фронтовая авиация, не „мессера“, а „Фокке-Вульфы“». Надо сказать, что у «Фокке-Вульфа» - мотор воздушного охлаждения. Он в лобовую ходит - легко! А мне на черта в лоб?! Мне пулька в двигатель попала, и я готов. Ну, приспособился: когда в лобовую шел, я «ногу давал» и скольжением уходил с прямой линии. Атака на бомбардировщика точно так же строилась - прямо идти нельзя, стрелок же огонь по тебе ведет. Вот так, чуть боком, и идешь в атаку. С «Веселыми ребятами» мы хорошо дрались. Во-первых, мы делали «шапку». Если завязался воздушный бой, то по договоренности у нас одна пара выходила из боя и забиралась вверх, откуда наблюдала за происходящим. Как только видели, что на нашего заходит немец, они на них сразу сверху сваливались. Там даже не надо попадать, только перед носом у него показать трассу, и он уже выходит из атаки. Если можно сбить, так сбивали, но главное - выбить его с позиции для атаки. Во-вторых, мы всегда друг друга прикрывали. У немцев были слабые летчики, но в основном это были очень опытные бойцы, правда, они надеялись только на себя. Конечно, сбить его было очень трудно, но у одного не получилось - второй поможет… Мы потом с «Веселыми ребятами» на операции «Искра» встретились, но там они были более осторожными. Вообще, после Ржева мы с немцами были уже на равных, летчики чувствовали себя уверенно. Я лично, когда вылетал, никакого страха не ощущал. Морду они нам в начале войны хорошо набили, но научили нас воевать. Еще раз повторю: морально и физически мы были сильнее. Что касается предвоенной подготовки, которую я прошел, ее было достаточно для ведения боя на равных, а вот наше пополнение было очень слабым и требовало длительного введения в боевую обстановку.

Комиссар 1-й эскадрильи 1-го ГвИАП Федор Кузнецов (крайний слева): поздравляет летчиков с успешным боевым вылетом. Слева направо: будущий Герой Советского Союза Иван Забегайло, Виталий Клименко, Иван Тихонов. Снимок сделан на аэродроме Сукромля у Як-1, принадлежавшего Забегайло

Шварев Александр Ефимович

Герой Российской Федерации Александр Шварев (слева) у своего самолета Ла-5ФН, 40-й ГвИАП

В начале 1943 года, а вернее, 8 января, к нам прилетел командующий нашим истребительным корпусом генерал Еременко. Вызвали меня в штаб полка. Прихожу, вижу генерала. Я хоть и был уже штурманом полка, но никогда с такими чинами не имел дела. Немножко смутился. Командир корпуса мне говорит: «Ты давай не стесняйся, расскажи командующему, что это за самолет „як“». Я ему рассказал, какая скорость, маневренность и все остальное. Погода была нелетная: высота облачности метров 50 или 70, не больше. Еременко меня спрашивает: «Ты сможешь слетать на разведку вот сюда, - указывает на карту, - посмотреть, есть ли движение войск или нет?» Они все боялись, что с юга немец ударит и прорвется к окруженной под Сталинградом группировке. Я говорю, смогу. Полетел один, посмотрел. Возвращаюсь, докладываю: «Отдельные машины ходят, и все. Скопления войск не наблюдается». Он сказал: «Спасибо», - и улетел.

Летчики 124-го ИАП отдыхают после вылетов под крылом МиГ-3

К вечеру принесли сводку, в которой было сказано, что, по донесениям партизан, на аэродроме Сальск наблюдается большое скопление немецких транспортных самолетов. На утро 9 января нам поставили задачу: вылететь и разведать аэродром. Взлетали в паре с Давыдовым в темноте, я только попросил в конце полосы костерок развести, чтобы направление выдержать. К Сальску подошли с рассветом. На аэродроме было черно от самолетов. Я насчитал 92 самолета. Мой ведомый утверждал, что больше сотни их было. В любом случае очень много. Прилетели, доложили. Тут же командование поднимает два полка «илов» из 114-й дивизии нашего корпуса. Я описал им расположение стоянок вражеских самолетов. Мне было поручено идти лидером группы. Решили, что я оставлю аэродром слева, проскочу на запад и оттуда, развернувшись, штурмовики ударят по аэродрому. И вот лечу на высоте 800 метров. За мной на высоте 400 или 600 идет огромная колонна штурмовиков. Я время от времени набираю высоту - степь, кругом белый снег, никаких ориентиров. Сначала по компасу шел, а когда Сальск увидел, тут уже полегче. Немножко правее взял, чтобы зайти с левым разворотом на аэродром. Вывел их. Они шарахнули бомбами и РСами. Сделали второй заход, из пулеметов ударили. Ну и все - повел я «илы» на аэродром. Как потом партизаны докладывали, мы накрошили что-то больше 60 немецких самолетов, зажгли склад с горючим и с боеприпасами. Короче говоря, вылет был классический.

Летчики 27-го ИАП у МиГ-3, зима 1941/42 г.

Техники осматривают мотор МиГ-9 (модификация МиГ-3 с двигателем М-82)

Прилетели, сели, собрались завтракать, а то ведь два вылета на голодный желудок сделал. Тут подбегает начальник штаба полка Пронин, говорит, что вылетает шестерка «илов» на станцию Зимовники бомбить эшелон с горючим, нужно их сопроводить. Я говорю: «У меня ни летчиков, ни самолетов нет». Со всего полка собрали четыре самолета и летчиков. Мне дали какой-то самолет. Взлетел. Чувствую - самолет хороший, вот только фишка радио выскакивала из разъема при каждом повороте головы. Ведущий штурмовиков повел группу в лоб. Я знал, что Зимовники хорошо прикрыты зенитками, но подсказать ему не мог - связи не было. Встретили нас плотным огнем. Давыдова сбили, но штурмовики прорвались к станции, а эшелона уже не было. Отбомбились по путям и постройкам. Идем обратно. И вдруг я как глянул назад, а за нами самолетов - четыре четверки «мессеров» жмет - видать, мы расшевелили их своим налетом на аэродром. Немцы вообще-то к тому времени стали трусливые, но, когда их большинство, они вояки будь здоров. Разворачиваемся, нас уже атакуют. И пошла здесь карусель. Короче говоря, четверка «мессеров» атаковала штурмовиков, еще одна - пару наших истребителей, а одна - меня. И вот с этой шестеркой я колбаси?л. Но «як» - это такой самолет, я влюблен в него! Я мог стрелять по одному самолету врага, когда меня атаковал другой, я разворачивался на 180 градусов и легко оказывался в хвосте у самолета, который только что атаковал меня. Двоих я сбил. Виражу с оставшимися двумя «109-ми». Смотрю, а указатели остатка бензина по нулям. Сзади меня атакуют. Я на боевой разворот - тут мотор и встал. Иду на посадку. Смотрю, сзади заходит один фашист. Я скольжением ухожу, и вот уже на выравнивании по мне очередь. Прошла справа, потом еще одна очередь - тоже мимо. Я на живот сел, все нормально, там ровная местность, да еще снежок был. Вижу, сверху самолеты заходят, чтобы добить. Куда деваться? Я под мотор. Зашел один, стреляет. Ушел. Второй заходит, стреляет. Такая досада была: твою мать! Хотя бы несколько литров бензина было, а то ведь на земле меня, летчика, убивают! Как я ни прятался за мотор, все же один бронебойный снаряд, пробив мотор, попал в ногу и там застрял. Боль невероятная. Видимо, расстреляв боекомплект, немцы улетели. Встал, смотрю, едет повозка, запряженная парой лошадей, а в ней сидят четыре человека. Пистолет у меня был ТТ. Думаю, последний патрон мой. Подхожу. Слышу матюки - наши, но могли ведь и полицаи быть. Подъезжают. Говорят: «Видели, как тебя обстреляли. Хорошо, что жив остался». Я им говорю: «Мне надо попасть к врачу». - «Вот здесь недалеко госпиталь». Поехали. По дороге было далеко объезжать, они поехали напрямки. И вот мы несемся по пашне, все дрожит, никакой амортизации, боль невероятная. Привезли меня в госпиталь. Сестры перевязали, но удалять снаряд не стали, говорят: «Мы не хирурги».

Наутро меня отправили в Саратов. Там в госпитале хирург, как посмотрел на снаряд у меня в бедре, пригласил начальника госпиталя. Приходит такой пожилой, посмотрел, говорит: «Немедленно на операционный стол!» Положили. «Ну, - говорит, - терпи, сейчас будет больно». И как дернул этот снаряд, у меня искры из глаз. Потом я месяц лечился. Когда рана стала заживать, я навел справки, где мой полк, и из Энгельса вылетел самолетом в Зимовники. Полк оттуда уже улетел в Шахты, остался только технический состав, ремонтировавший неисправные самолеты. Руководил работами Йозеф, я его еще с 1941 года знал - мы из Алитуса в Каунас ехали вместе. Я ему говорю: «Йозеф, давай снимай всех и делай один самолет. Сделаешь, и я улечу!»

Самолет они сделали, я его вечером облетал, кое-какие замечания сделал. На следующий день должен был улетать. Пошел искать карту. Карту не нашел, но ребята из полка ПВО рассказали, где примерно искать аэродром. Нашел.

После ранения меня назначили на должность штурмана дивизии, мол, подлечись, а там видно будет. А уже перед Курской битвой меня назначили командиром 111-го Гвардейского полка.

Еремин Борис Николаевич

Командир 31-го ГвИАП майор Борис Еремин в кабине самолета Як-1, подаренного колхозником Ферапонтом Головатом. Аэродром Солодовка, 20 декабря 1942 г.

День 9 марта 1942 года запомнился мне на всю жизнь. В начале марта сорок второго года полк базировался южнее Харькова. Мы прикрывали наши войска, бомбить которые приходили группы бомбардировщиков Ю-88 и Ю-87 под прикрытием Ме-109ф. Утро было ясное. Слегка морозило. Летчики 1-й эскадрильи уже находились в воздухе, а нам предстояло их сменить в районе Шебелинка.

В установленное время мы взлетели, быстро собрались и легли на курс. Мы шли звеньями по три самолета - это уже было нетипичное построение, обычно мы ходили парами. До войны и в самом ее начале мы летали звеном по три самолета. Говорили, что так удобнее пилотировать, но это не так. Более удачно, как выяснилось позже, - парой: две пары составляют звено. А тройка что? Начнешь левый разворот - правый ведомый отстает, а левый зарывается под тебя…

В нашей группе было семь истребителей. Я - ведущий. Справа от меня - капитан Запрягаев, штурман полка, попросившийся с нами в этот вылет. Слева - лейтенант Скотной. Высота - 1700 метров. На увеличенном интервале выше, справа - лейтенант Седов с лейтенантом Соломатиным. Слева, ниже метров на 300, - лейтенант Мартынов с ведомым старшим сержантом Королем. На каждом истребителе подвешено по шесть эрэсов под крыльями, боекомплект для пушек и пулеметов - по штатной норме.

Сборка поставленного по ленд-лизу английского истребителя «Харрикейн»

Приблизившись к линии фронта, справа, почти на одной высоте с нами, я увидел группу из шести Ме-109 и тут же, чуть ниже, - группу бомбардировщиков Ю-88 и Ю-87. Сзади, на одной высоте с бомбардировщиками, шли еще двенадцать Ме-109. Всего двадцать пять самолетов противника. Немцы нередко использовали истребители Ме-109Е в качестве штурмовиков. Под плоскостями к ним подвешивали бомбы, а когда они освобождались от бомб, то начинали действовать как обычные истребители. Я увидел, что эти 12 Ме-109Е, которые летели за бомбардировщиками плотной группой, шли в качестве штурмовиков. Следовательно, прикрытие составляли только те шесть Ме-109ф, которых я заметил чуть раньше. Хотя эти шесть «Мессершмиттов» шли немного выше всей группы, все же все вместе самолеты противника держались весьма компактно и не делали каких-либо перестроений. Я понял, что нас они пока не видят.

Герой Советского Союза капитан Петр Сгибнев, командир 2-й ГвИАП ВВС Северного флота, на фоне «Харрикейна»

Командир 78-го ИАП ВВС Северного флота майор Борис Сафонов и британские летчики 151-го авиакрыла RAF (Королевские военно-воздушные силы), воевавшие в небе советского Заполярья. На заднем плане истребитель «Харрикейн», аэродром Ваенга, осень 1941 г.

Ребята заволновались, Мартынов и Скотной установленными сигналами (радио у нас не было, только визуальные сигналы - покачивания, жесты) уже обращали мое внимание на вражеские самолеты. Я же в тот момент был занят лишь одной мыслью: не дать противнику нас обнаружить. Думаю, если сейчас начать бой, я понесу большие потери. И решил отвернуть с маршрута к этим бомбардировщикам.

Летчики 17-го ГвШАП

Поэтому я просигналил ребятам: «Вижу! Всем - внимание! Следить за мной!» Решение было принято. Необходимо было выполнить небольшой доворот всей группой влево, уйти на юго-запад с набором высоты и атаковать противника с запада. Это обеспечивало нам внезапность атаки и, следовательно, преимущество.

Командир 65-го ШАП, ставшего 17-м ГвШАП, произносит клятву, принимая гвардейское знамя. Полк в это время был вооружен самолетами «Харрикейн», и многие летчики, стоящие в строю, вскоре были переведены в 767-й ИАП, вооруженный этими истребителями

После набора высоты я дал команду «все вдруг» к развороту вправо, и с небольшим снижением, с газком, мы вышли на прямую для атаки. Бомбардировщики и истребители противника начинали какое-то перестроение, но только начинали!

Каждый из нас в этой массе сам себе выбирал цель. Исход боя теперь зависел от первой атаки. Мы атаковали и истребители, и бомбардировщики: уничтожили сразу четыре самолета, из них два бомбардировщика. Потом все смешалось - мы попали в общую группу. Тут главное - не столкнуться. Слева, справа, сверху идут трассы. Мимо меня, помню, промелькнуло крыло с крестом. Кто-то развалил, значит. Объем, в котором все происходило, - небольшой; бой стал носить хаотичный характер: идут трассы, мелькают самолеты, можно и в своих попасть… Пора было выбираться из этой каши. Немцы стали уходить, и на догоне я сбил один Ме-109. Поскольку бой проходил на предельных режимах двигателей, горючего уже почти не было. Я понял, что надо собирать группу - подаю сигнал сбора. Обозначил себя глубокими покачиваниями, и остальные стали пристраиваться. Подходит слева Саломатин, смотрю, конфигурация самолета у него какая-то необычная - снарядом фонарь сбило. Сам он, спасаясь от встречной струи воздуха, пригнулся, так, что его и не видно. Справа- вижу, подходит Скотной, за ним белый шлейф, видимо, радиатор подбили осколками. Потом, мимо меня - один, второй, третий… все наши! Ты представляешь, после такой схватки - и все пристраиваются! Все - в полном порядке! Я чувствовал радость победы, удовлетворение необычное, какого никогда и не испытывал! Первые-то дни мы чаще в роли побежденных были.

Идем на аэродром. Прошли над ним с «прижимчиком», строй распускается веером, садимся по одному - Соломатин сел раньше, без фонаря пилотировать тяжело.

Все бегут ко мне, кричат, шумят… Все очень необычно: «Борис! Победа! Победа!» Командир полка, начальник штаба - все подбежали. Вопросы: как?.. что?.. А мы и сами толком не знаем, сколько сбили самолетов - семь? Потом все подтвердилось.

После войны от Яковлева я узнал, что накануне этого боя авиаконструкторов вызывал Сталин: «Почему горят наши „ла“ и „яки“? Какими лаками вы их покрываете?» - выразил неудовольствие, что новая матчасть себя не оправдывает. И тут - такой бой! Яковлев говорит, что ему потом позвонил Сталин и сказал: «Видите! Ваши самолеты показали себя».

По приказу Ставки в наш полк прибыл командующий ВВС Юго-Западного фронта Фалалеев. Он внимательно изучил все перипетии нашего боя, искал то, что могло быть поучительным и для других авиаторов. Нас собрали, поблагодарили. Мне вручили первый орден - Красного Знамени. Очень солидно.

Герой Советского Союза Владимир Ильич Саломатин на крыле своего истребителя «Харрикейн», 17-й ГвШАП

У нас побывали кинооператоры, фотокорреспонденты, журналисты… Кожедуб рассказывал: «Я был тогда инструктором в Чугуевском училище, мы твоим боем очень интересовались, изучали. В 1942 году это для нас было исключительное событие».

Откровенно говоря, на моих глазах, если считать от начала войны, это - первый столь результативный победный бой. Бой, проведенный по всем правилам тактики, со знанием своей силы и с максимально полным использованием возможностей новых отечественных истребителей. Наконец, это мой первый бой, в котором враг разбит наголову, в котором большая группа вражеских самолетов растаяла, не достигнув цели. Главное, что мы поняли, что можем бить фашистов. Это было так важно для нас весной сорок второго года! До этого боевые действия мы вели на И-16 - маленьких самолетах со слабым вооружением. Что там стояло? ШКАСик… Нажмешь - все вылетело, и бить нечем. К тому же и скорости нет. Хотя на этом самолете можно вираж «вокруг столба» сделать. На Халхин-Голе он хорошо себя показал, но ведь речь идет о начале войны. И вдруг 1 декабря 1941 года мы получаем Як-1 от Саратовского завода комбайнов, который стал выпускать самолеты! Самолеты беленькие - под снег, на лыжах, хоть и они прижимались, но были тяжелые. Это была качественно новая машина с солидным вооружением: пушка, два пулемета, 6 реактивных снарядов.

Облетать их как следует нам не дали. Сказали: «Берегите ресурсы». Мы сделали полет по кругу. Посадка на лыжах очень тяжело давалась - это ж не колеса, тормозить нечем! Подведешь, сядешь, и несет тебя нечистая сила на бруствер аэродрома… Ну, юзом проползешь, затормозишь…

Если бы в этом бою мы были на МиГ-1 или ЛаГГ-3, его результат вряд ли был бы таким же. «Миг», когда только взлетит, его самого надо перекрывать, на средних высотах он вялый, не разгонишь, только на высоте он дает летчику возможность себя нормально чувствовать.

ЛаГГ-3, откровенно говоря, мы не очень уважали - горел сильно, поскольку сделан был из дельта-древесины, к тому же тяжелая машина. Мы отдавали предпочтения «якам» - Як-1, Як-7 - маневренные. «За газом» ходят. Як-9 был немного тяжеловат, но вооружение хорошее. Самый лучший - Як-3, это идеальная машина для боя. Просто сказка! Только запас топлива у него был небольшой - на 40-минутный полет.

Кривошеев Григорий Васильевич

Летчики 17-го ГвШАП получают задачу. На заднем плане стоят истребители «Харрикейн», которыми полк был вооружен до получения Ил-2

Прибыли мы в полк. К Еремину прихожу, представился, а Еремин для меня такая фигура! Я в запасном полку отпустил усы для солидности. Он мне говорит: «Это что за усы?» - «Для солидности». - «Какой солидности? Ты в бою солидность покажи». Я пошел за палатку, вынул лезвие, которым чинил карандаши, и усы сбрил. Меня распределили в первую эскадрилью Алексея Решетова. Я подошел к палатке, в которой находились летчики: один выходит из палатки - в орденах, второй выходит - Герой. Думаю: «Е-мое! Куда попал!» Но тут меня один парень, как потом выяснилось, Выдриган Коля, затолкнул в эту палатку, я представился, все нормально. А тот бородатый, который к нам в палатку в ЗАПе зашел, сказал: «Приедешь в полк, покажи, что ты летчик. Дадут тебе пилотаж, так ты отпилотируй так, чтобы струи шли с плоскостей». Когда мы в полк прилетели на новеньких «яках», которые получили в Саратове, у нас, пацанов, их отобрали, передали опытным. Мне сказали вылететь на проверку пилотажа. Прихожу, механик докладывает, что самолет готов. Держа в памяти это наставление, я пилотировал с большой перегрузкой, так, чтобы шли струи. Отпилотировал, иду на посадку. Сел. Командир подходит: «Ну, ты дал им, молодец». Оказывается, когда я, дурак, пилотировал, два «Мессершмитта» меня пытались атаковать, а я крутился, их не видел, но я с такой перегрузкой пилотировал, что они не могли меня поймать в прицел. Подумали, наверное, дурак какой-то болтается, и улетели. «Да я их и не видел даже». - «Вот за это тебя уважаю, другой бы себе присвоил, а ты честно ответил».

Подходит ко мне механик: «Молодец, облетал самолет!» Я говорю: «Как же так?! Что же ты мне ничего не сказал?» - «Все нормально, подписывай формуляр». Я не знал, что самолет был собранный: шасси от одного, фюзеляж от другого, да еще и не облетанный после ремонта! Сам механик грязный, самолет грязный. Я тогда только на фронт пришел, а они ночами работают, двигатели перебирают, куда им там до шелковых платков. Я как вспомнил этого Туржанского, который коврики в столовой стелил, так на следующий день подшил белый подворотничок. Механику говорю: «Вон банка бензина, возьми, постирай, чтоб ты орел был!» Сажусь в самолет, а механик мне: «Командир, ты у меня седьмой». - «И последний. Будешь плохо мне самолет готовить - расстреляю прямо здесь, а будешь хорошо готовить - останусь жив. Идет?» - «По рукам». Прилетаю, зарулил, выходит механик, комбинезон постиран, и папироску мне. Я говорю: «Иван, извини». Порядок есть порядок.

Герои Советского Союза Константин Фомченков, Павел Кутахов и Иван Бочков на фоне истребителей Р-39 «Аэрокобра» ранних серий с 20-мм пушкой «Испано-Сюиза», 19-й ГвИАП, зима - весна 1943 г.

Прежде чем вылетать на боевое задание, нас готовили. Парторг полка Козлов вводил в курс дела всех прибывающих летчиков. Это был не экзамен, не лекция - беседа. Говорил о том, как выходить на цель, как вести разведку, вводил нас в историю полка, как и какие летчики воевали, изучали район действия, материальную часть. Вновь прибывшие обязательно сдавали зачет по материальной части и штурманской подготовке. От нас требовалось изучить район полета. Сначала давали карту, а потом требовали по памяти ее рисовать. Мы сидим, рисуем, нас человек шесть, наверное, а тут прилетел командующий армии Хрюкин. Подошел к нам, ходит сзади, смотрит. В какой-то момент он, показывая на меня, говорит командиру полка: «Вот его сделай разведчиком». Рисовал я неплохо, да и отец у меня был художник. Так что из 227 боевых вылетов, которые я совершил, 128 - на разведку.

А что такое разведка? В фюзеляже истребителя устанавливался фотоаппарат АФА-И (авиационный фотоаппарат истребителя), который управлялся из кабины. Прежде чем вылетать, я раскладывал карту, смотрел задание. Например, нужно снять дорогу в таком-то масштабе, чтоб автомобиль или танк был размером с булавочную головку или с копеечку. В зависимости от этого мне нужно подобрать высоту, рассчитать скорость полета в момент включения фотоаппарата. Если я скорость превышу, то снимки будут разорваны, а если уменьшу - будут накладываться. Кроме того, я должен четко выдержать курс. Если я от курса отклонюсь, то фотопланшет не получится. Сделал все эти расчеты, потом на карте наметил ориентиры, откуда я должен начать съемку и где закончить. Потом должен выйти на цель, найти намеченный ориентир, посмотреть, где эти машины, или танки, или что я там еще должен фотографировать, убедиться, что я на него точно вышел. Вышел, выдерживаю высоту, потому что если поднимусь или опущусь, то требуемого масштаба не получится: на одном кадре будет один масштаб, а на другом - другой. И вот я захожу, и уж тут по мне садят из всего чего можно. Отклониться я не имею права - не выполню задания. И я уже плевать хотел на все эти разрывы справа и слева. Конечно, я выполняю съемку на максимально возможной скорости. Почему? Потому что зенитчики видят самолет «як» и ставят прицел на 520 километров в час, а я не 520 иду, а 600 - все разрывы сзади. Прилетаю. Фотолаборант несет пленку в фотолабораторию, печатают ее на фотобумагу, все это дело монтируют в планшет, и получается съемка нужного объекта. Я на планшете расписываюсь, там же расписываются мой командир полка и начальник штаба, и этот планшет везут тому, в интересах кого я выполнял это задание. Мало того, что я должен был разведать, где у них там какой аэродром, пушки, артиллерия, сосредоточение, я должен был дать предположение, а что это значит, что перевозят по дорогам, а почему по этой дороге, а не по другой, какие самолеты на аэродромах и какие задания они смогут выполнять. Поэтому требовалась мозговая работа и хорошая тактическая подготовка. И я успешно совершал эти вылеты.

Канищев Василий Алексеевич

Заправка топливом истребителя Р-39 «Аэрокобра» из состава 129-го ГвИАП, весна 1945 г. Германия

На девятом вылете 7 сентября меня сбили. Как получилось? Я к тому времени уже летал прилично. И вот наш командир эскадрильи Зайцев (если мне не изменяет память, такая была у него фамилия) читает задание. Смотрю - а у него руки трясутся. Что это за командир эскадрильи, у которого мандраж? Но тут, видимо, дело было в том, что он недавно был сбит. Правда, над своей территорией, в плен не попал, но вот так это на нем отразилось.

Дали нам задание лететь на свободную охоту. Я до этого все время летал ведомым, а тут командир эскадрильи мне говорит: «Товарищ Канищев, вы пойдете ведущим». Ладно, ведущим так ведущим. Летали мы на Як-9Т с мощной 37-мм пушкой. В то время приемник и передатчик стояли только на самолетах ведущих, а у ведомых были только приемники. Поэтому мне пришлось пересесть с моего самолета на самолет командира эскадрильи под номером «72».

Отправили нас в район Духовщины - «Смертовщины», как мы ее называли. Фашисты там долго стояли и сумели хорошо укрепиться. Много там было и зенитных батарей. Мы пересекли линию фронта, все нормально. Смотрю, идет поезд от Смоленска на Ярцево к фронту - вагоны, платформы с зенитными орудиями. Я говорю ведомому, мол, будем штурмовать этот поезд. Сделали мы два захода. Чую, шмаляют они по нас, в кабине запах гари от разрывов снарядов. На третьем заходе вдруг удар. Снаряд попал в мотор. И все - мотор сдох. Но пропеллер крутится, его не заклинило. Я ведомому кричу: «Иди на базу, я подбит». А он крутится вокруг. Я ему снова: «Уходи!»

Летчики 129-го ГвИАП Семен Букчин (слева) и Иван Гуров у Р-39 «Аэрокобра»

Думаю, что делать, куда садиться. Я знал, что ближе всего линия фронта на севере. Решил: буду идти перпендикулярно линии фронта, чтобы мне перетянуть ее и сесть на своей территории. Вообще, был бы я поумнее, тактически пограмотнее и если б знал, что не перетяну, нужно было вдоль леса лететь и сесть на брюхо. Самолет пожечь и убежать к партизанам. Но получилось по-другому. Смотрю, впереди зенитная батарея и оттуда по мне лупят. Летят эти красные болванки, и кажется, что точно в меня. Думаю - убьют, я же прямо на них иду. Я ручку отдал и по ним последние снаряды выложил. А этой 37-миллиметровой пушкой мы пользовались при посадке как тормозом, в случае отказа тормозов начнешь стрелять - и самолет останавливается. Так что я как выстрелил, так скорость и потерял. А мне-то всего один-два километра оставалось до своей территории. Может, дотянул бы, а может, эти зенитки меня бы и убили… В общем, плюхнулся я на капонир зенитного орудия, и машина скапотировала. А что было потом, я не знаю.

Летчик 86-го ГвИАП Василий Канищев в кабине своего Як-3

Очухался я на русской печке - все тело болит, шевелиться не могу. Вспоминаю, как было дело, думаю, что такое - я летал в 10–11 утра, а уже темно, ночь. Рядом со мной лежал еще один летчик, который оказался из 900-го полка нашей 240-й дивизии. Я у него спрашиваю: «Мы где?» Он отвечает: «Тише. У немцев. Вон охранник сидит».

Утром на машине нас увезли. И привезли в Смоленск, в госпиталь для русских военнопленных. Обслуга и врачи в госпитале были наши, русские. Но и отношение немцев к пленным было вполне лояльное. При мне никаких зверств или издевательств не было. Дня через два я начал потихоньку ходить. Врачи мне пришили «бороду» - при падении оторвался и висел кусок кожи с подбородка. В палате нас лежало человек 12. Чистая палата, чистые простыни. Потом оказалось, что на одном этаже со мной было еще трое из моего 86-го полка: Василий Елеферевский, Алейников и Фисенко.

20 сентября 1943 года, за сутки до освобождения Смоленска, нас выстроили во дворе госпиталя - всех, кто мог ходить. Выстроили, чтобы отправить в лагерь в Оршу. Из нас четверых могли ходить только мы с Елеферевским. Вообще, мне еще повезло, что меня сбила зенитка. Этих троих моих однополчан - истребители. Они выпрыгивали из горящих самолетов и все были обгоревшие. Лежали они на кроватях, накрытых марлевыми пологами, чтобы мухи не садились. Их кормили через трубочки, вливая жидкую пищу. Так вот Алейников и Фисенко было неходячие, и их оставили в госпитале. Как потом они рассказывали, им удалось залезть в какую-то канализационную трубу и отсидеться в ней до прихода наших войск. После этого их отправили в госпиталь под Москву, а оттуда после лечения - обратно в полк, воевать.

Герой Советского Союза Иван Бочков у Р-39 «Аэрокобра». 19-го ГвИАП, весна 1943 г.

У меня получилось сложнее. В Оршу мы прибыли 21 сентября. Как был устроен концлагерь? Немцы есть немцы. У них все было разложено по полочкам. Офицеров и летчиков-сержантов тоже как офицеров держали в отдельном от солдат бараке и на работу не посылали: «Офицер у нас не работает. Никс арбайтен». Но офицеры были люди, преданные Родине. В уме у нас постоянно крутилось: «Как же так, я в плену?! Как бы сбежать?» А как сбежишь?! Там четыре ряда проволоки, часовые. Рядовой состав немцы гоняли на работы. Пленные разгружали сахар, хлеб, рыли окопы. С работы убежать, конечно, было проще. Надо устроиться на работу. И мы с Елеферевским, с которым так и держались вместе (потом уже в бараке с рядовыми к нам примкнул пехотинец Макаркин Сашка, он был тоже офицер, младший лейтенант, по-немецки разговаривал немножко лучше, чем мы), решили для начала сбежать из офицерского барака в общий.

По вечерам в лагере работал рынок. Меняли все. У меня сахар - у тебя хлеб. У кого что есть. В обращении были и русские деньги, и марки. А я перед вылетом получку получил. Все крупные деньги у меня выгребли, оставили только десятки и рубли. На эти деньги мы что-то купили из еды (кормили нас скудно, какой-то баландой). Вот в этой толпе «торговцев» мы и затерялись. Конечно, мы боялись, что поймают - поставили бы к стенке без разговоров. Им-то что: подумаешь, расстрелять два человека.

Р-39 «Аэрокобра» из состава 212-го ГвИАП, весна 1945 г.

Вечером после поверки выяснилось, что в офицерском бараке не хватает двоих. Фашисты выстроили весь лагерь, всех рядовых. Видать, понимали, что за пределы лагеря убежать мы не могли. Построили пленных в 6–8 рядов… Мы с Елеферевским встали порознь. Может быть, одного узнают, второго не узнают. Представляешь, стоит такая длиннющая колонна, и вдоль нее идут, вглядываясь в лица, четыре немца, а с ними врач из Смоленского госпиталя и две собаки. Первый ряд фашисты осмотрели, второй начинают высматривать. Я как раз в нем стоял. У меня затряслись поджилки. Думаю, узнают. Я же в Смоленском госпитале лежал с 7-го по 20-е и к этому врачу на перевязку ходил! И точно, смотрю, он узнал меня! Но… отвернулся, не выдал. Ни фига нас фашисты не нашли!

Перед отправкой в Оршу выдали шинели. Моя мне оказалась велика. Я начал выступать, а рядом стоявший солдат сказал: «Замолчи, дурак, тебе повезло: на ней будешь спать и ею же укрываться».

После вылета механик извлекает стреляные гильзы 37-мм пушки из специального отсека истребителя P-39 «Аэрокобра»

Через три-четыре дня устроились мы на работу. Нас загрузили в пять машин и отправили рыть окопы. Как сбежать?! После работы привезли нас на ночлег в большие сараи, в которых хранилось сено, - прелесть, как хорошо. У немцев и там был порядок. Захотел в туалет: «Шайзе, шайзе, хочу в туалет». Для туалета заключенные вырыли яму, забили два кола, на них положили бревно, то есть чтобы ты сидел на этом бревне, как в туалете. Не то что у нас, пошел в кусты - и все. Из сарая сбежать не удалось.

Р-39 «Аэрокобра» ранних серий, 19-й ГвИАП

Решили втроем - я, Елеферевский и Сашка-пехотинец, - что завтра на построении мы постараемся встать последними, так, чтобы оказаться в самом конце траншеи. Так и получилось. Только с нами еще один мужик был, длинный такой, метра два.

Задание на день - выкопать метра три траншеи почти в рост. Начали, покопали с часик. Потом говорим Сашке-пехотинцу: «Иди к немцам, скажи, что охота жрать, чтобы разрешили набрать картошечки». Это же октябрь был. Картошку-то убрали, но какая-то часть осталась на полях. Сашка пошел. Сидим на бруствере траншеи. Ждем его минут пять - нет, прошло минут десять - нет. Васька Елеферевский мне говорит: «Вась, дело-то херовое, или Санька скурвился на х…, или что случилось. Надо когти драть!» Мы раз в эту траншею. Я бегу, а у меня только фалды шинели в разные стороны летают - траншея-то зигзагами. Как хвостом, мету полами шинели по земле. И вдруг этот длинный, что с нами был, как крикнет: «Пригнись!» Кстати, сам он прибежал через неделю. Оказался поваром, так и был потом у нас поваром в партизанском отряде. Он нам говорил: «Ой, чего было то, после того как вы сбежали. Лютовали немцы жуть как!»

А мы тогда вдвоем выскочили из траншеи, как только она кончилась. Будь немцы чуть посообразительней, посадили бы автоматчика в ее конце, и все… Выскочили из траншеи, а кругом голое поле, никуда не спрячешься - копали-то на возвышенности. Но мы как дунули в лес! Добежали, немцы не заметили нашего исчезновения, да к тому же, к нашему счастью, у них не было собак. С собаками они нас быстро бы нашли. Видим, какая-то девушка. Подходить не стали: «Нет, - думаем, - продаст». Слышали, что на оккупированной территории беглецов продают за пуд соли. И вот мы бежим, бежим. Елеферевский говорит: «Вась, слушай, у тебя ноги ничего? А то я натер. Давай, попробуем, вдруг мои сапоги тебе налезут. У нас нога-то одинаковая». Соглашаюсь: «Давай, поменяемся сапогами». И я с радостью надел его хромовые довоенные сапоги на подкладке из лайковой кожи. Я в этих сапогах 9 месяцев пропартизанил. А это было какое время: конец октября, ноябрь, декабрь и до апреля, воды много было. Где я только в них не лазил, а у меня портянки были только чуть-чуть влажными. Сапоги не пропускали воду! Но это уже потом. А тогда мы отбежали, наверное, километров на семь-восемь. Увидели длинный узкий перелесок. Мы по этому лесу шуруем. Потом видим взгорочек, а на нем сидит Сашка-пехотинец и жрет хлеб. У него аж половина буханки круглого хлеба! Мы на него: «Гад ты!» Он: «Ребята, поймите меня, начал собирать картошку, вижу, что ухожу. А вы-то, хрен его знает, может, струсите, может, не побежите. Я и решил драпануть».

Мы на радостях все ему простили. Говорим: «Давай, делись хлебом». Было это как раз 9 октября. И в этот же день мы нашли партизанский отряд.

Маслов Леонид Захарович

Семен Букчин, Николай Гулаев, Леонид Задирака и Валентин Карлов из 129-го ГвИАП разбирают воздушный бой, весна 1944 г.

Настоящая работа у нас началась 23 августа, с началом Ясско-Кишиневской операции. К тому времени я уже выполнил 20 или 30 боевых вылетов. Летали прикрывать плацдарм у Тирасполя. Вот там я своего первого «фоккера» сбил. Получилось вот как. Группой, которую вел Смирнов, комэска второй эскадрильи, шли на прикрытие плацдарма - летать было уже некому, вот и собрали сборную группу. Я шел ведомым у Калашонка. Наше звено связывало боем истребителей. Каша была. Нас с Калашом разбили, мы деремся по отдельности. Головой кручу, кричу: «Калаш, где ты?» Вроде рядом, а прорваться к нему не могу - прижали меня двое. Один «фоккер» отвалил. Я к Калашу. Смотрю, Калаш с одним бьется. Я его проскочил и вижу, один «фоккер» на бреющем удирает к себе. Я его прижал. Думаю, надо быстрее сбивать, а то обратно горючего не хватит. Нас Краснов как учил: «Заклепки увидел - стреляй». Прицел неудобный был. Поэтому стреляли или по пристрелочной очереди, или вот когда заклепки увидел. Немец жмет, аж дым идет, и видно, как летчик голову поворачивает, смотрит. Я догоняю. Он стрижет - думаю, сейчас я в лес врежусь, но догнал, дал ему по плоскости - он в лес. Я высоту набрал и пошел домой. Подтвердили мне…

Летали очень много. Не успели заправиться - опять вылет. Помню, я был весь мокрый от пота, хотя в кабине Ла-5 не жарко.

Командир 19-го ГвИАП майор Георгий Рейфшнейдер у самолета Р-39 «Аэрокобра»

Были и потери. Горбунов погиб - его не прикрыл Мещеряков. Этот эпизод даже описан в книге Скоморохова «Боем живет истребитель». Мещерякова судили и отправили стрелком на Ил-2. Он после войны академию окончил. Повезло ему войну пережить. Хотя стрелком летать - дело очень опасное.

Вообще, не угадаешь, где тебя смерть ждет. У меня в училище был хороший друг Долин Володя. Его оставили инструктором, на фронт не отпустили. Когда Одессу весной 1944-го взяли, нас отправили за новыми самолетами в Лебедин. Там, в УТАПе, Володя и был инструктором. Встретились. Спрашиваю его: «Ты чем занимаешься?» - «Тренирую молодежь, новые самолеты перегоняем. На фронт хочу, но не пускают. Возьмите меня, ради бога, надоело мне!»

А мы прилетели всей эскадрильей. Я пошел к замкомэска Кирилюку. Это он меня учил воевать. Хулиган был - никого не признавал, но меня любил. У него когда летчиков в звене побили, он меня с собой брал. Разбойный был! Я ему рассказал про Долина, он говорит: «Возьмем, жалко парня. Давай мы его украдем. Нам хорошие летчики в полку нужны. Только тихо».

«Аэрокобра» 19-го ГвИАП, потерпевшая аварию в тренировочном вылете

Посадили мы Володю к нему в фюзеляж и полетели. Не долетая до Первомайска, Кирилюк стал отставать, от его двигателя пошел шлейф черного дыма. Скоморохов, ведший группу, развернулся. Смотрим, Кирилюк пошел на посадку. Плюхнулся он в деревне прямо на огороды: один огород перескочил, второй, облако пыли - и все, ничего не видно. Ну, точку посадки отметили, полетели в полк. Выяснилось, что Кирилюк попал в госпиталь с ранением челюсти и переломом руки. Вернулся он в полк уже в июне. Спрашиваем его: «А где же Долин?» - «Как где? Он ведь живой был. Его колхозники на телегу посадили и повезли тоже в Одессу». Оказалось, что при посадке ему отбило что-то внутри, его нельзя было трясти на телеге, и он умер по дороге. Кирилюка за это понизили. Однако ему не привыкать - его то снимут, то обратно поставят. Хулиган.

Другой с ним случай расскажу, когда Румыния капитулировала и румыны перешли на нашу сторону, в Каралаше идем по городу вчетвером: Калашонок, Кирилюк, Орлов и я. Навстречу нам два румынских офицера в летной форме. Такие важные. Честь не отдали. Кирилюк их останавливает: «Вы что не приветствуете советских освободителей?» Те что-то сказали так свысока. Он разозлился: «Ах, ты еще обзываешься!» - как даст одному в морду! Мы Кирилюку: «Идем, что ты связываешься». Он стоит на своем: «Они должны нас приветствовать!» Командует румынам: «А ну пройдите мимо нас строевым!»

Командир эскадрильи 19-го ГвИАП И. Д. Гайдаенко в кабине своей «Аэрокобры»

Пока мы с ними разбирались, приехал комендантский взвод и на нас: «Вы чего себе позволяете?!» Тут Кирилюк разошелся: «Вы что?! Мы же их сбивали (да и мне пришлось сбить румынский „фоккер“ под Одессой), а они…» В общем, объяснились. Командир взвода нам сказал: «Вот что, ребята, я вас подвезу до окраины города, а вы уж там пешочком до аэродрома дойдете. Но я вас прошу в городе больше не появляться». Отвез нас и отпустил.

В Каралаше мы сели в начале сентября. Оттуда летали на прикрытие Констанции, которую бомбили немцы, базировавшиеся в Болгарии. После народного восстания в Болгарии немцы сразу откатились, и боев не было вплоть до границы с Югославией. Под Белградом немцы создали укрепленный район, и нам пришлось сопровождать «илы», которые их оттуда выковыривали.

Первый наш аэродром на территории Югославии находился на дунайском острове Темисезигет. Оттуда летали в основном на прикрытие штурмовиков. Кроме того, подвешивали нам и бомбы. Запомнился один из вылетов за день до освобождения Белграда. Облачность была низкая, шел дождь. И вот на фоне этих темных облаков сплошной стеной по нас огонь, а надо штурмовать здания, в которых засели фашисты. Три вылета мы сделали - никого не сбили. Как мы живы остались? Не понимаю. За эту штурмовку я получил орден Отечественной войны I степени.

Штурмовиков сложно сопровождать. Обычно выделяли две группы - ударную и непосредственного прикрытия. Над целью всегда их прикрывали на выходе из пикирования. В этот момент они наиболее беззащитные, не связаны друг с другом огневым взаимодействием. И если немцы атаковали, то только в этот момент. Группу на подходе они не любили атаковать, если атаковали, то как-то бессистемно, лишь бы отделаться.

Для того чтобы взлететь с раскисшего аэродрома, «Аэрокобрам» 66-го ИАП пришлось досками вымостить взлетно-посадочную полосу. Март 1945 г., Германия

Что потом? Мы начали летать под Будапешт, на Южный Дунай. Сначала мы сели сразу в Мадоче. Дожди залили аэродром, превратив его в болото. Два-три вылета взлетали на форсаже с выпущенными подкрылками. Только бы побыстрее от земли оторваться. Но это очень рискованно. Вызвали инженера. В результате самолеты разобрали, на грузовики погрузили и по шоссе вывезли в Кишкунлацхазе, в котором был аэродром с бетонной полосой. Ехать туда километров 35–40. Приехали в три часа ночи, темно еще, а к девяти часам утра все самолеты были готовы к вылету! Понял, как все было серьезно поставлено?! Инженер эскадрильи Мякота чудеса творил! Да и начальник ПАРМА, где мы ремонтировались, Бурков, тоже был на уровне. Прилетаешь ты, самолет в дырках, а часа через 3–4 самолет снова готов к полетам. Вот какие инженеры были!

Герой Советского Союза, будущий Главком ВВС Павел Кутахов

Когда мы вылетали под Будапешт, особенных воздушных боев не было. Только один раз, помню, мы сделали 2–3 вылета, и наше дежурное звено сидит в боевой готовности. Ракета в воздух - пара выруливает - задание получают уже в воздухе. Взлететь успел только Леша Артемов - Артем, как мы его звали. И вдруг - два «мессера». Не знаю, куда они летели. Скорее всего, на разведку или на охоту. Леша завязал с ними бой над аэродромом и обоих сбил на глазах у всех. Один из тех двух немцев сел подбитый. Подобрали его живым. Привели. Командира полка Онуфриенко не было, был его зам - Петров. Командующий спросил, кто вылетал и сбил. Штабные ему доложили, что командир полка вылетал, он и сбил. Потом уже разобрались, как оно было на самом деле. В общем, все произошло, как в кино «В бой идут старики». Артем, когда мы с ним после войны встречались, любил шутить, что за войну сбил двенадцать немецких и десять своих самолетов. Ему действительно не везло - постоянно его сбивали, вот он это и засчитывал в список сбитых «наших» самолетов.

Стоянка истребителей Р-39 213-го ГвИАП, весна 1945 г.

У нас самих были люди, о которых можно фильмы снимать. Кирилюк, о котором я уже рассказывал. Помню, под Будапештом нас мало оставалось. Скоморохов составил одно звено. Взлетели мы. А там «мессера». У меня таджик Абраров Рафик ведомый. Хороший был парень, но его над аэродромом «месс» сбил. Пришли охотники, они как глисты друг за другом вытянутся, не как мы - фронтом. Он заходил на посадку, а они из облаков вывалились… А тогда мы только за Дунай перелетели, к озеру Веленце идем, у него забарахлил мотор. Я ему: «Иди быстрее домой, что еще с тобой делать, собьют же». Остался я один. Без пары некомфортно. Тройку вел Кирилюк, а с ним как идешь, обязательно что-то случится. Он бесстрашный, сначала ввяжется, а потом подумает. Он чуть выше, я чуть ниже. Начался бой, и тут меня зажучили четыре «мессера». Я встал в вираж «За Родину», мы так называли, когда крутишься на одном месте, а эти четверо меня атаковали сверху. Ну, по виражащему самолету попасть непросто, тем более я слежу и подворачиваю под атакующий истребитель, быстро проскакивая у него в прицеле. Я потихоньку теряю высоту. Начали 3000–4000, тут уже горы, а выйти из виража нельзя - собьют. Сам кричу: «Кирим! - такой был позывной у Кирилюка. - Зажали четверо сволочей! Хоть кто-нибудь на подмогу!» Отвечает: «Ничего-ничего. Держись». Вроде ему некогда, надо там, наверху, сбивать. Крутился я, крутился. Оглянулся, а один «месс» уже горит. Кирилюк сверху свалился и его с ходу сбил. Тут один «мессер» промахнулся и недалеко проскакивает. Ага, думаю, все, теперь я с тобой справлюсь. Я подвернул машину, как дал ему. Он задымил, вниз пошел. Кирилюк: «Молодец!» Остальные двое удрали. Кирилюк был асом по сравнению с нами: 32 или 33 самолета лично сбил. Старше меня года на два, он раньше пошел на войну. Опыт у него был. Прилетели мы, я ему говорю: «Кирим, что же ты раньше не пришел? Я же тебя просил пораньше. Высота на пределе, горючего мало». Отвечает: «Я смотрел, как ты выкрутишься». Я говорю: «Ничего себе!!!» Такой он был, в критический момент только пришел. Царство ему небесное, хороший был мужик.

Букчин Семен Зиновьевич рядом со своей «Аэрокоброй», 129-го ГвИАП, весна 1945 г.

Дементеев Борис Степанович

Командиром эскадрильи вместо погибшего Заводчикова назначили Похлебаева - опытного летчика и более сообразительного, чем был Заводчиков. Заводчиков стремился вперед, ему хотелось сбить, отличиться. А Похлебаев… Я уже потом, после одного воздушного боя, его спросил: «Командир, почему не атаковал?» - «А я тебя не видел в этот момент». Думаю, это хорошо, если командир эскадрильи не пошел атаковать, потому что не видел своего ведомого. Лучше сегодня сохранить своего ведомого - завтра больше собьем.

Стоянка самолетов 129-го ГвИАП, весна 1945 г.

Так вот, проходит пара дней. Вечером сидим на КП, коптилка горит, все понурые - погибать никому не хочется. Асы орудуют - у нас Заводчикова сбили, в других частях летчиков сбили. А мы кто? Мы же не асы. Иван Григорович Похлебаев видит, что все понурые, говорит: «Чего носы повесили? Ну, асы! Подумаешь, асы! У нас что, оружия нет?! Посмотрите, какое у нас оружие, мы разве не знаем, как надо их бить! Завтра пойдем и будем их пиздить! А сейчас пошли на ужин».

Летчики 129-го ГвИАП Георгий Ремез, Николай Гулаев и механик Гулаева, который, судя по невыгоревшим следам от орденов, одет в гимнастерку своего командира

Поужинали. С рассветом вылетаем. На подходе к линии фронта успели набрать тысячи три - она близко, 25 километров. С воздуха видно и свой аэродром, и немецкий. Навстречу идут «фоккера», уже переходят в пикирование, бомбят наши войска. Похлебаев говорит: «Атакуем!» - и в пикирование. Я за ним. Вторая пара осталась наверху, прикрывать атаку. Смотрю, впереди меня «фоккер». Но мне нужно следить за задней полусферой командира эскадрильи. Он одного «фоккера» снимает, я слева. Заметил, что у меня тоже впереди «фоккер», нужно только в прицел его взять. Командует: «Бей, я прикрываю». Тогда я все внимание на прицел. Стреляю в этого «фоккера», он в пикирование и уже из него не выходит. С большой перегрузкой вывел самолет над самой землей. Думал, что он не выдержит. В глазах, конечно, темно. Казалось, что голова в желудок провалится. Только набрали 3 тысячи - еще группа «фоккеров» идет. Мы с Похлебаевым еще двоих таким же образом завалили. Потом станция наведения передает о том, что четыре «фоккера» взлетели. (И мы и немцы друг друга прослушивали. Все знали друг друга. Допустим, вызывают четверку Похлебаева на смену звену другой эскадрильи, которая дерется с «мессерами». Только передали, что Похлебаев летит, смотришь, «мессера» - переворот, раз, раз и ушли, бросили этих. Мы ходим, ходим, барражируем, ни черта нет. Только сдаем смену другим летчикам, уходим, тут же откуда-то появляются «мессера». Немцы знали, что звена Похлебаева нужно бояться, а других можно бить - у них меньше организованности. Наши еще не плохо воевали, а вот в 57-м полку ребята недружные были. Если они вылетели в бой, немцы обязательно появятся, будут их гонять. Наш же и 66-й полк были очень дружные, и результаты у нас были намного лучше.)

Летчики 129-го ГвИАП у истребителя Р-39 «Аэрокобра».

Так вот, смотрим, сзади далеко появились четыре «фоккера». Идут выше нас со снижением на скорости и прямо нам в хвост. Видят они нас или нет, не знаю, но по нашему курсу идут. Командиру эскадрильи говорю: «Иван, к нам в хвост „фоккера“ заходят». Раз сказал, два сказал, он не слышит. Смотрю, они сближаются. Дело плохо. Я резко развернулся. Ведущего беру в прицел. Тра-та-та, у меня только один крупнокалиберный пулемет выстрелил. Пять-семь пуль выпустил. Думаю, где наши? Смотрю, комэска рядом и вторая пара около меня. Уже на земле командир эскадрильи говорил: «Когда ты метнулся, я сразу понял, в чем дело». Ведущий «фоккер» задымил, задымил, у него шлейф пошел. Он отвернул, а за ним и остальные трое ушли. Ну, думаю, командир эскадрильи же видел, доложит. А он не доложил. Так мне этого третьего и не засчитали. Ладно, опять в пользу войны.

Сменял нас Морозов. Идет и кричит так бодро: «Идем на помощь! Идем на помощь!» Видно, что драться готов. Как сказал вчера Похлебаев - пойдем их бить, так и получилось! После этого наши летчики стали меньше бояться этих «мессеров» и «фоккеров».

Еще под Керчью, я помню, «фоккера» сбил. Мы были за облаками, а полуостров был закрыт низкой, метров на 300, облачностью. Не буду хвалиться, но стрелял я неплохо. Этот «фоккер» шел метрах в восьмистах почти под четыре четверти. Догнать я его все равно бы не догнал, но решил пугнуть. Определил дальность, взял упреждение, ввел поправки. Выстрелил и смотрю - снаряд разорвался в области кабины, но ни дыма, ни пожара нет. Я за немцем проследил. Он пошел к земле и в районе нашей линии фронта вошел в облака с углом градусов 70. И тут же слышу, станция наведения: «Кто „фоккера“ сбил? Около меня стукнулся». - «Я стрелял». - «Поздравляю тебя с победой».

Шугаев Борис Александрович

Запомнился мне день 31 декабря 1943-го. Чуть меня не сбили тогда. Новый год был на носу, а погода не ахти. Немцы не летали. Мы тоже воздерживались от полетов. Командир полка во второй половине дня по случаю праздника отправил нас на квартиры, приказал побриться, помыться, подшить подворотнички. Только начали этим делом заниматься, команда срочно вернуться на аэродром. Оказывается, сверху дали распоряжение штурмовать один из немецких аэродромов. Наших штурмовиков, которые должны это все осуществлять, прикрывали «лавочкины», а мы на «Кобрах», в свою очередь, должны были блокировать аэродром. Для этого мы должны были вылететь раньше. Получилось немножко не так, как задумано. Штурмовики с прикрытием почему-то вылетели раньше нас, а мы уже понеслись за ними. Соответственно, подходим к вражескому аэродрому, а в воздухе уже немецкие самолеты. У нас было две группы. Одна группа из восьми самолетов ушла за облака. А нас было семь, один у нас не вылетел почему-то. Получается, только мы подошли к аэродрому, а вокруг нас уже «кресты». Мы сразу вступили в бой. Через некоторое время один из наших закричал: «Я подбит, прикройте!» Оно и неудивительно. Там так все быстро происходило.

Заправка топливом «Аэрокобры» летчика 66-го ИАП Бориса Шугаева, весна 1945 г.

Я через несколько минут смотрю, идет наша «Кобра», а за ней вплотную «мессер». Я, долго не раздумывая, передал по радио: «„Кобра“, за тобой „месс“!» Сам сразу нажал на все гашетки пулеметов и пушек. Сбил я его, фрица, даже наземные войска, как потом узнал, мне засчитали. А тогда стреляю, и в это время по мне сзади какой-то фашист тоже как открыл огонь. И нога у меня дернулась от удара. Удар 20-мм снарядом бронебойным попал мне в сапог. Сапог был яловый и каблук кожаный, еще подковка была по всему каблуку 5-мм толщины. Каблук загнулся на 90 градусов. Однако благодаря этому удару нога дернулась, нажав на педаль, и самолет выскочил из-под обстрела. Как потом выяснилось, в самолет попало два снаряда - один мне в ногу, а второй в крыло. Ну, я вижу, что ранило меня в ногу легко. Попробовал рули - самолет слушается. Пока у меня скорость была, я, не снижая скорости, передал ведущему, что выхожу из боя, подбит. Высота у меня тогда была метров 500–600, прямо под облаками. Я полупереворотом ушел из этого боя, самолет у меня был не сильно побит, так что приземлиться я смог.

Командир звена 20-го ГвИАП Герой Советского Союза Алексей Хлобыстов, трижды совершивший воздушный таран, у самолета Р-40 «Киттихаук»

Вскоре меня еще раз чуть не сбили. Мы шли парой. Видим, перпендикулярно нам идет пара из другого полка нашей дивизии. А за нами в тот момент шла пара «мессеров», выжидая момент для атаки. Я передал паре из другого полка: «За нами хвост, помогите». Надеялся, что мы пройдем вроде как приманка, а эти немцев сзади атакуют. Куда там! Но они меня не услышали, а за это время немцы приблизились и открыли огонь. Я еле успел сманеврировать, и в самолет попали только пули - снаряды прошли мимо. Две или три пробоины, конечно, были. Пока я маневрировал, мой ведущий развернулся и сбил один вражеский самолет. Второй фашист сразу ушел в облака, только его и видели.

Результаты боевых действий самых результативных истребительных полков ВВС КА

(данные представлены Владимиром Анохиным)

(по данным М. Быкова)